Искатель. 1977. Выпуск №1
Шрифт:
— Тогда еще один вопросик, Иван Васильевич. Тобор просмотрел блок «Середина XX века», который я вам передал перед испытаниями?
Суровцев опустил голову, чувствуя, как лицо его запылало. «У старика память лучше, чем у любого запоминающего устройства, — подумал он. — Но Тобору-то зачем забивать голову всякой чепухой? Ведь память белкового хоть и огромна, но небезгранична. Хватит с него и этой глупой выдумки с древнегреческими Олимпиадами…»
— Не успел я, Аким Ксенофонтович, — проговорил он. — Вы же знаете, какая у всех, в том числе и у Тобора, была в последние
Он ожидал сурового разноса, хотя, честно говоря, и не понимал, какое отношение имеют старинные документальные ленты о событиях, давно канувших в Лету, к нынешним неожиданностям в поведении Тобора.
Однако директор ИСС, посмотрев на Тобора, совершающего очередной прыжок, неожиданно прошептал:
— Молодчина!
Между тем Тобор, пользуясь новой тактикой, почти преодолел метеоритную полосу: ему оставалось сделать всего три—четыре прыжка. Однако с каждым прыжком движения Тобора замедлялись.
Суровцев не один год занимался «воспитанием», совершенствованием сложнейшей белковой системы, именуемой Тобором. Преподносил ему все новые дозы информации, учил решать разнообразные задачи. Не раз Иван наблюдал институтское детище и в «полевых» условиях, сопровождая Тобора и на учебные полигоны Зелен эго городка, и в дальних поисках, которые проводились на Марсе и Венере. И никогда не переставал любоваться своеобразной грацией движений Тобора, никогда не мог привыкнуть к этому захватывающему зрелищу — Тобор в прыжке.
Оттолкнувшись всеми могучими щупальцами враз и вытянув их в полете, Тобор вонзался в воздух, подобный живой торпеде.
И сейчас, глядя на экран, Суровцев вспомнил приезжего скульптора, который провел в Зеленом городке несколько месяцев. Из всего, чем занимаются ученые Зеленого, скульптор больше всего восхищался Тобором и говорил, что непременно создаст его скульптуру для Марсианской выставки.
Еще прыжок…
«Жаль, нет в сферозале скульптора», — подумал Суровцев, вытирая взмокший лоб.
Тобор и теперь прыгнул по всем правилам тонкой и сложной легкоатлетической науки — под углом в сорок пять градусов, чтобы пролететь максимально большой отрезок, тем самым оставляя позади метеоритную полосу. Уже в полете он сумел увернуться от раскаленного болида — на обзорном экране этот увесистый обломок оставил прерывистый тающий след.
Люди в зале задвигались, зашумели, как бывает всегда после длительного напряжения.
— Хорошо прыгает Тобор! — заметил кто-то.
— Хорошо-то хорошо, да уж медленно больно, — сказал Коновницын. — Под конец мне стало казаться, что это замедленная съемка…
— Ну уж замедленная, Сергей Сергеевич, — возразил Суровцев. — Время еще есть — нагонит.
— И вы так считаете, Аким Ксенофонтович? — перевел Коновницын взгляд на Петрашевского.
— Мне вспомнился документальный фильм времен Великой Отечественной войны, — сказал вдруг директор ИСС.
Аким Ксенофонтович произнес эти слова негромко, но все, словно по команде, повернулись в его сторону.
— Между прочим, один из моих предков, как свидетельствуют исторические документы, отличился на той войне, — заметил Сергей Сергеевич.
— И
— Перебирал я хронику той эпохи и наткнулся на эту ленту… Хотел включить ее в последний учебный блок Тобора, хотя некоторые мои коллеги посчитали, что это совершенно излишняя информация для белкового. А вот только что, представьте, убедился в своей правоте. И еще в том, что Тобор — просто молодчина!
— Что за лента, Аким Ксенофонтович? — заинтересовался Коновницын.
— Документальный кинорассказ о великой битве на Волге. Точнее — только один эпизод этой битвы. От города остались одни руины… В небе висят тысячи вражеских самолетов, поливая развалины смертью… — Голос Акима Ксенофонтовича дрожал от волнения. — Наши солдаты бросаются в контратаку под ураганным артиллерийским огнем противника. А в воздухе носятся клочья черной сажи… И снег почернел… Но я не об этом… — Петрашевский провел рукой по лицу и докончил при всеобщем молчании: — Солдаты прыгают в свежие, еще дымящиеся воронки от мин и снарядов. Инстинкт подсказывает им, что это всего безопаснее. Вот такой инстинкт мы воспитали и у Тобора, как вы только что видели. Точнее, создали необходимые предпосылки, а инстинкт прорезался сам собой в нужную минуту.
— Это хорошо, — сказал Коновницын, — но вы не ответили на мой вопрос. Я убедился, что Тобор соображает неплохо. Но почему он замедлил ход?
— Разрешите напомнить: испытания не закончены, — резко произнес Аким Ксенофонтович. — У Тобора есть еще до перерыва время, чтобы наверстать упущенное.
«Нервничает Аксен, — отметил про себя Суровцев. — И не мудрено: с Тобором творится что-то непонятное…».
Метеоритная бомбардировка происходила в вакууме: в атмосфере метеориты сгорали бы, не достигая поверхности. Поэтому испытательный участок отделялся от соседних силовым полем.
В последнем прыжке Тобор с налета протаранил мощную невидимую силовую стену, которую загодя, метров за пятьдесят—шестьдесят, нащупали его локаторы, и метеоритный дождь за его спиной, как по команде, прекратился.
…В первый миг Тобор замер от неожиданности: из царства безмолвия он без всякого перехода попал в мир оглушаюших звуков — грома, треска, свиста, грохота.
По замыслу испытателей, этот участок имитировал молодую планету, обладающую мощной, к тому же неустоявшейся атмосферой. Здесь Тобора подстерегали препятствия другого рода — грозы, атмосферные вихри, ураганы, буйство газовых потоков, непрерывно пронизываемых электрическими разрядами.
— Именно такого рода условия ожидаются на планете в окрестности Бета Лиры, — напомнил Сергей Сергеевич, и люди в зале оживились.
Шли секунды — Тобор, как и положено, жадно поглощал и анализировал информацию об очередном испытательном участке, приспосабливаясь к новым условиям и вырабатывая соответствующую линию поведения.
У Суровцева екнуло сердце: опять Тобор медлит, опять включилось штрафное табло…
— Может, слишком большая нагрузка для одного дня?.. — бросил кто-то из членов Государственной комиссии. — Ведь это уже одиннадцатый этап.