Искатель. 1977. Выпуск №1
Шрифт:
Но она плачет по-настоящему. Плачет, как ребенок, без всякого кокетства. И наконец таким же детским голосом бормочет:
— Какой вы злой!..
— Это я злой? Да нет, дитя мое… Успокойтесь!.. Вы, значит, не понимаете, что это ради вас..
Она отрицательно качает головой.
— Но, черт возьми, отдаете ли вы себе отчет, что произошло убийство! Вы единственный человек, который достаточно хорошо знает этот дом, чтобы… Ведь я не говорю — это вы убили вашего хозяина.
— Он был не хозяином…
— Знаю… Вы уже говорили… Допустим, он ваш отец… Ведь на это вы намекали, не так ли?.. Допустим, что старый Лапи когда-то натворил глупостей, а потом решил взять вас к себе в дом… Вы стали его наследницей, Это вам выгодна его смерть…
Он слишком поспешил. Она встает, она держится прямо и напряженно, словно статуя, олицетворяющая возмущение.
— Да, да, дитя мое!.. Садитесь… По правде говоря, я должен был бы уже вас арестовать…
— Я готова…
Боже мой, как это трудно! Мегрэ предпочел бы иметь дело с самым продувным мошенником, с отъявленным рецидивистом. Невозможно угадать, в какой момент она играет комедию, а когда искренна! Да и бывает ли она когда-нибудь искренной? Он чувствует, что она за ним наблюдает, она не перестает за ним наблюдать с удивительной проницательностью.
— Речь идет не об этом… Я хочу вам помочь… Человек, который воспользовался вашим отсутствием, когда вы ходили в лавку, чтобы убить вашего хозяина… простите, чтобы убить Жюля Лапи, был достаточно осведомлен о распорядке дня в вашем доме…
Она устало садится на диван и бормочет:
— Я вас слушаю…
— Впрочем, почему бы это Жюлю Лапи вдруг вздумалось вести в свою спальню незнакомого человека?.. Ведь убит он в своей спальне… А ему вовсе незачем подниматься к себе в это время… Ведь он работал в саду… К тому же он, обычно скуповатый, вдруг предложил гостю выпить.
Из-за раскатов грома Мегрэ временами приходится почти кричать, а когда раздается еще более оглушительный удар, Фелиси инстинктивно тянется к нему и хватает его за руку:
— Я боюсь…
Она дрожит. Она по-настоящему дрожит.
— Не бойтесь!.. Ведь я с вами…
Ничего глупее не придумаешь, чем сказать: он здесь. Мегрэ это прекрасно понимает. А она тут же воспользовалась его замешательством, принимает еще более скорбную мину и произносит со стоном:
— Вы доставляете мне столько огорчений… И вы на этом не успокоитесь… Я так несчастна… Боже мой, как я несчастна, а вы… вы…
Она уставилась на него широко раскрытыми, умоляющими глазами:
— Вы нападаете на меня, потому что я слабая, потому что меня некому защитить… Всю ночь и весь день у меня торчит какой-то парень, и этой ночью он тоже здесь будет…
— Как зовут человека, которому вы залепили пощечину в воскресенье на танцульке?
Она на минуту растерялась, но тут же ухмыляется:
— Вот видите?
— Что?
— Ведь вы меня преследуете… Вы ополчились против меня словно вы… словно вы меня за что-то ненавидите… Я вам ничего не сделала!
Как раз подходящий момент: надо подняться, покончить с этим, поговорить серьезно. Мегрэ так и собирался сделать. Ни за что на свете он не хотел бы, чтобы его сейчас кто-нибудь увидел с площадки. Слишком поздно! Он пропустил момент, а Фелиси вдруг становится напористой, пользуется новым ударом грома, чтобы уцепиться за него, она теперь совсем близко, он чувствует на своей щеке ее горячее дыхание, видит ее лицо рядом со своим.
— Может быть, потому, что я женщина? Может быть, вы такой же, как Форрентен?
— А чего от вас хочет Форрентен?
— Понятно, чего хочет… Он пристает ко мне… Он преследует меня… Он мне заявил, что рано или поздно я все равно буду…
Может быть, это и правда. Мегрэ вспоминает лицо управляющего, его несколько двусмысленную улыбку, его толстые чувственные губы.
— Если и вы этого хотите, скажите! Я предпочитаю лучше…
— Нет, дитя мое, нет…
На этот раз он встает и отстраняет ее.
— Давайте спустимся вниз! Нам нечего делать в этой комнате…
— Это бы сюда явились…
— Но совсем не для того, чтобы здесь оставаться, тем более не для того, чтобы внушить вам такие мысли… Спускайтесь прошу вас.
— Дайте мне привести себя в порядок.
Она неумело пудрится перед зеркалом. Дергает носом.
— Вот увидите, вы окажетесь причиной несчастья…
— Какого несчастья?
— Не знаю… Во всяком случае, если меня найдут мертвой…
— Да вы с ума сошли! Идемте!
Он пропускает ее вперед. От грозы вокруг стало темно. Ей приходится зажечь в кухне лампу. На плитке кипит кофе.
— Я думаю, мне лучше уехать, — произносит Фелиси, погасив газ.
— Куда уехать?
— Куда-нибудь… Я сама не знаю… Да, я уеду, и меня никогда не найдут… Зря я сюда вернулась…
— Никуда вы не уедете!
Она бормочет сквозь зубы так тихо, что он даже не уверен, правильно ли расслышал.
— А вот посмотрите!
И тут Мегрэ на всякий случай бросает:
— Если вы хотите поехать к юному Петийону, то могу вам сообщить, что он сейчас находится в пивной, где полно женщин, в Руане.
— Это не…
И тут же продолжает:
— А мне-то какое дело?
— Это он и есть?
— Кто он? Что вы имеете в виду?
— Он ваш любовник?
Она презрительно смеется:
— Мальчишка, которому нет еще двадцати лет!
— В любом случае, бедняжка Фелиси, если вы его хотите спасти…
— Никого я не хочу спасать… Впрочем, больше ничего я вам говорить не буду… Вы не имеете права целый день торчать возле меня и досаждать мне… Я буду жаловаться.