Искатель. 1979. Выпуск №3
Шрифт:
«Ну?» — спрашивает глазами Петков.
Я пожимаю плечами и взглядом указываю вперед.
Петков кивает.
Плечи у него чугунные, и прихожане, уступая напору, без протестов очищают дорогу. Нам надо туда, в глубь храма —
124
поближе к вызолоченным царским вратам. Я верчу головой, пытаясь найти агентов, но толпа густа, и. если они есть, то отличить п выделить их не удастся. Четверо охранников остались на улпце; здесь должны быть другие, чьи лица мне незнакомы, и я, подумав об этом, воздаю Петкову должное. .Он, как всегда, предусмотрителен —
«Не отставай!» — сигналит Петков глазами.
«Иду!» — отвечаю я и двигаюсь к аналою.
Где-то здесь должна произойти встреча.
Золото, бархат, серебро лампад. Удлиненные ликина досках и тяжкий запах пота, идущий от людей. Я сжимаю незажженные свечи и кошусь в сторону одной из богомолок. Черный платок, черное пальто... Искра!
Петков больно толкает меня локтем. Шепчет сквозь зубы:
– Где?
На миг я отвлекаюсь и теряю женщину из виду. Искра или нет? Мало ли в мире черных пальто?
Мы останавливаемся на свободном пятачке — слева от огороженного квадрата, предназначенного для священника. Впрочем, может быть, не для священника, а для кого-то еще — я плохо разбираюсь в тонкостях богослужения и знаю только одно: стоим мы там, где надо.
Все должно начаться одновременно со службой.
Через несколько минут.
Теперь ничто уже не зависит от меня. Если шифровки Центра попали по назначению, если половина прихожан не является агентами ДС, если мне удастся превозмочь слабость, если тот, кого я знаю как Густава, окажется рядом и ответит на сигнал, то тогда я получу шанс — первый п последний реальный шанс! — превратить желаемое в сущее... Как много «если», а шанс — один.
Я оглядываюсь —- аккуратно, не поводя головой. Рядом почти нет мужчин, а те, что есть, непохожи на агентов. Впрочем, черт их разберет, кто есть кто. Не проворонить бы Густава.
Дыхание мое пресекается. Горло перехвачено, и тугой комок у кадыка никак не хочет сглатываться. Три свечки в протянутой руке возникают из-за спин, и я поднимаю повыше две.
Густав!
— О! — говорит Петков и не успевает докончить.
Я вижу его округленный рот, немыслимо вздернутые брови и что есть силы наотмашь рублю ребром ладони по ненавистной шее. По адамову яблоку. Изумление возникает на лице Петкова и исчезает — вместе с лицом, телом, самим Петковым, кулем оседающим к моим ногам.
Кто-то хватает меня за плечо... Я вырываюсь... Крик...
— Сюда!
Опять рука на плече, но теперь я уже соображаю, что это Густав, и, не рассуждая, устремляюсь туда, куда он меня тащит, волочет, тянет, расшвыривая людей. Что-то выпадает из моего разжатого кулака. Что?.. Ах да, монетка. Пропадп она пропадом!
Огромная икона возникает на пути, и я не успеваю уди-
125
виться, увидев на ней дверную ручку. Дверь? Чертовщина какая-то!.. Густав ногой пинает ее, вбрасывает меня
— Скорее!.. — задыхаясь, орет Густав.
Он огромен п тяжел, гораздо выше и тяжелее меня; я знаю, что у него астма, ж, как о чем-то постороннем, думаю, что ему, должно быть, очень трудно бежать... А эти с ним — кто они?.. Двое.
Поворот. Снова поворот. Еще один. Меня разворачивают, подталкивают, направляют — и все это молча, тяжело дыша.
Стой, — запаленно командует Густов. — Бонн, проверь.
Ты где? — говорю я, едва держась на ногах.
Здесь. Тише... Ну что, Бонн?
Там женщина. Та самая...
О черт... Вперед, ребята. Боян, прикроешь!
Понял!
Слави, за мной...
Мокрая от пота рука вцепляется в мою и тянет. Опять идти? Я же не могу!..
— Слави. Да не упирайся, мать твою!..
Я бегу — нет, лечу! — из последних сил. Сиплое дыхание, мое собственное или чье-то, бьется в уши.
Не могу...
Можешь!.. Давай сюда...
Неестественно беззвучно открытая дверь — и улица. Не развеянная рассветом темнота. Холод валится на меня, снежным кляпом забивает рот.
Перебегай, — неожиданно спокойно говорит Густав из-
за спины.
Куда?
На ту сторону. Боян прикроет.
, Я ступаю на тротуар, пытаюсь оглядеться и оскальзываюсь. Балансирую на одной ноге, только бы не упасть!
— Берегись! — кричит Густав.
Темнота улицы, темнота одежд. Удержавшись на ногах, я на миг, на десятую секунды столбенею — черное пальто, белый овал... Искра!.. Значит, я не ошибся там, в церкви? Как она попала сюда? ,
Стой, бай-Слави!
Искра? — говорю я и делаю шаг к ней.
Назад! — ревет Густав.
Кто-то выпрыгивает из-за моей спины, а я стою, стыну па месте, глядя, как медленно — слева направо — рассекает нож сначала мрак, потом черное пальто, и женщина падает, совсем уже медленно, клонится ко мне, длинно всхлипывает и, отбросив телом мою руку, скорчившись, ложится в снег.
— Что? — говорю я. — Что?
Другие слова не идут на язык. Я забыл, как они произносятся.
— Что? — шепчу я на бегу, подхваченный Густавом и
одним из боевиков. — Зачем?.. Куда?
Ничего не понимаю... Кажется, мы стоим во дворе. Или в
126
подворотне. Или -лет — в парадном... Стоим. Живем. Дышим.
Слави! Ты как?
Ничего.
Сейчас, старина.
Ничего, — твержу я и ощупываю рукав — мокрый, теп
лый.
Кровь? Чья? Искры?.. Ну да, не моя же. Я-то жив!
— Тише, — говорит Густав. — Ну и задал ты нам работы,
старина.
Где-то далеко — в тридевятом царстве — начинают надрываться полицейские свистки. Поздно...