Искатель. 1979. Выпуск №3
Шрифт:
Это совет или угроза?
В Болгарии, знаете ли, неспокойно. И... и не поручусь,
что вас не возьмут на прицел партизаны или боевики под
полья.
— Или ваши люди? — спросил я в тон.
Петков помедлил, усмехнулся.
И это возможно. Сдается мне, что дирекция не проявит
рвения при поисках убийц. Так вы подумайте.
Подумаю, — сказал я угрюмо и положил пакет на пе
пельницу.
Пакет. Так он и лежит на столе, ни разу с вечера не потревоженный. Зачем?
Я отвожу взгляд от конверта и заставляю себя продолжить прогулку. Осталось всего три тысячи шагов. Пустяки.
«Ладно, — говорю я себе. — Не вешай носа, Слави!..» Надежды... Всяк волен не терять оптимизма, даже когда судьба готовится произнести скорбное аминь. Вот и Слави — ему совсем не улыбается сложить ручки на груди в предвиденье краха, и он готов цепляться за любую отсрочку. Если бы Искра не подыграла ему в lbвое время с объявлением, пришлось бы поломать голову и изобрести иной способ добраться до «Вечера»... Какой?.. Ну, здесь так сразу не ответишь. Может быть, я впрямую предложил бы Петкову сделку в отношении Лулчева, а, может быть, нашел другой ход. Все дело в том, что Петков ничем не рискует, делая вид, будто тащится у Слави на поводу. Даже если связь Лулчева с СИС — очередной миф изобретательного Багрянова и объявление в газете означает не вызов на рандеву, а набат тревоги, адресован^ ный кому следует, то и тогда все складывается для ДС сравнительно неплохо. «Кто дает яд, тому известно противоядие», — гласит пословица. Следуя ей, Петков превосходно соображает, что у Багрянова, помимо сигнала «беги!», должен быть в запасе другой — означающий «приходи на встречу».
Кроме того, по-моему, Петков уверен, что с Лулчевым я не лгу. И не зря. Его превосходительство Любомир Лулчев действительно работает на англичан. Я установил это еще тогда, когда процветал в конторе на улице графа Игнатиева. Мои люди наткнулись на агентурщиков СИС случайно, а со
120
временем добыли доказательства, что Лулчев ведет двойную игру. Деньги, получаемые им от британской короны, нисколько не мешали верой и правдой служить немцам, и информация для резидента СИС составлялась в бюро Деппуса. Этот господин, носивший в списках абвера имя Отто Вагнера и чин майора, завербовал советника еще в сороковом, и он же, нащупав резидента Интеллидженс сервис, стал подкармливать Лондон первоклассной «бронзой».
Все это я и выложил Петкову, скрыв от него, разумеется, кое-какие детали. У любой откровенности должны быть разумные пределы, и ДС совсем не следовало знать, кто и когда рассказал Багрянову о Лулчеве. Другое дело — технические подробности, всякие там справки о суммах, полученных советником от англичан. Попроси их Петков от меня и прояви настойчивость, я бы, пожалуй, выложил все, что помнил, но заместитель начальпика отделения В, очевидно, располагал какой-то своей информацией о проделках Лулчева, и дело ограничилось констатацией факта.
...Девятнадцать тысяч двести. Десять километров с гаком. Еще совсем немного, и конец. Ничто так не помогает думать, как ходьба... Я закрываю глаза и приваливаюсь к стене.
Так о чем я? Ах да, о Лулчеве и Петкове.
На сей раз заместитель начальника отделения В дважды не прогадал: в отношении явки в храме и связей его превосходительства. И то и другое — сущая правда. Зато Петков, в свой черед, поступил в высшей степени некорректно, мороча голову бедняге Слави. Ах, Петков, Петков! Я готов держать пари, что действует он не на свой страх и риск! Да директор полиции Павел Павлов шею тебе свернет как цыпленку, дружище Атанас, дай лишь ему пронюхать о нашей с тобой частной договоренности... Кто стоит за тобой? Кто вручил тебе конверт для передачи мне? Кто позволил держать Багрянова столько дней на вилле, не прибегнув ни к одному из методов регистрации — фотометрической, дактилоскопической, арестантской? И наконец, кому перепродал ты дело Лулчева, выхлопотав себе вознаграждение? Павлу Павлову? Начальнику военной разведки полковнику Недеву? Министру внутренних дел?...
Двадцать тысяч шагов. Все...
Марко — унылый Санчо Панса — бочком протискивается в дверь и становится у порога. За его плечом молчит Бисер.
— Извольте побриться, господин, — говорит Марко тоном слуги из хорошего дома. — Господин Петков приказал вас постричь и побрить.
18
...Я волнуюсь.
Не за себя волнуюсь, за дело. Наверное, так чувствует себя командир, посылая людей в атаку — вперед, в неизвестность, к притихшей до поры черной линии чужих окопов.
Нервничает и Петков.
Мы стоим на трамвайной остановке недалеко от школы за-
12!
пасных офицеров. Идет тихий крупный снег и тут же тает; в углублениях рельсов скапливается темная подвижная вода. Снег пошел где-то с полуночи, сопровождаемый капелью. Она звенела под окнами, обваливала сосульки и с трудолюбием дятла клевала жестяные подоконники. Петков, незадолго до того прибывший на виллу, в мокром плаще сидел в углу и безостановочно, одну за другой, истреблял сигареты. Пепел, похожий на цилиндрики артиллерийского пороха, был рассыпан где попало — на столе, на полу, в складках брюк. Мы обговорили все, глаза у меня слипались, но Петкову было мало — он раз за разом возвращался к одному и тому же, не уставая и не повышая голоса. В конце концов, мне надоело, и я запротестовал.
Сколько можно? Я все понял — и о вас и о себе. Надо
ли повторяться?
Считаете, не надо? — сказал Петков. — Как знать.
От повторения вреда не будет; зато, если что-нибудь напутае
те, пеняйте на себя... Главное, ведите себя смирно.
До этого Петков битый час объяснял мне, чем все кончится, если я попытаюсь отступить от инструкций. Я слушал его вполуха и радовался, что все скоро кончится. Капель обрабатывала подоконники, и сосульки ухали, мягко взрываясь в сугробах; для ощущения благополучия не хватало мурлыкающей кошки.
Волнение пришло ко мне только сейчас, на остановке. Мы добрались сюда на двух автомобилях — в головном ехали агенты, в другом — мы с Петковым.
Ноги у меня мерзнут, и я тихонечко постукиваю каблуками, украшая брюки стоящего рядом Петкова серыми точками грязи. Агенты — их четверо — зябнут поодаль, одинаковые, в плащах с поднятыми воротниками. Им еще предстоит померзнуть, околачиваясь возле храма. Заутреня протянется не менее часа, и я, думая об этом, испытываю некоторое удовлетворение.