Искатель. 1979. Выпуск №3
Шрифт:
105
меня, старого. Да! — спохватился дядя. .- - Ты умеешь стрелять?»
Я сказал, что умею. Тогда он встал, надел шлем на спящего, потом зачем-то улыбнулся мне и, надев второй шлем, лег на соседний диван. Мне было не по себе. Дерна пистолет в правой руке, я спустился в дядин кабинет, налил в стакан джина, выпил. В голове теснились различные мысли. Я был в ужасе от того, что услышал, но не знал, что могу предпринять, хотя прекрасно понимал, что делать что-то нужно. Нельзя же допускать, чтобы мой дорогой
Неожиданно мелькнула мысль, а не собирается ли он и со мной поступить так же, как с той -горничной? Уж не по этой ли причине он приказал мне приехать на машине? Кто меня видел? Да никто. Прилети я самолетом...
Все, что произошло дальше, я помню смутно. Я был как во сне. Когда я поднялся в лабораторию, лампочка на шлеме еще не зажглась. И все же я выстрелил... Два раза... Ни тот, ни другой не успели даже охнуть. Потом я сбежал на первый этаж, рванулся было к двери, но... вернулся и щелкнул зажигалкой...
И не думайте, что я жалею об этом. Когда я вспоминаю все, что увидел в лаборатории, и то, что рассказал дядя в последнюю ночь, то понимаю, что не мог поступить иначе. Любое зло должно быть наказано.
Анри Лаперо замолчал. Глаза его горели, и Тексье видел, что племянник действительно не жалеет о том, что совершил.
Ал. АЗАРОВ
ОСТРОВИТЯНИН
По ее сть
14
Человека можно запугивать до известного предела. После чего наступают апатия и безразличие. Я перешел рубеж страха, и теперь мне все равно. Угрозы Петкова попросту не доходят до меня; я пропускаю их мимо ушей и всматриваюсь в темное пятнышко на стене — след от выпавшего гвоздя. Когда оно исчезнет, все на какое-то время кончится. Так уже было — три или четыре раза, — и всегда исчезновение следа предшествовало потере сознания. — Воды, Бисер!.. Живо!
Окончание. Начало в предыдущем выпуске.
107
Ледяные струйки льются мне на голову, попадают за шиворот. Рубашка давно уже мокра и липнет к телу. Я перевожу взгляд с пятна на свои колени, низ живота; красные полосы и потеки на белом полотне бледнеют, смываемые водой, и розовые капли ползут по коже.
— Багрянов, — раздельно произносит Петков. — Прекрати
те упрямиться. Вы слышите меня, Багрянов?
Я слышу, но не хочу говорить. Петков сидит на перевернутом стуле — подбородок на спинке — и, не мигая, смотрит поверх моего плеча. Я точно знаю, что за моей спиной нет ничего интересного и значительного: там Марко и Бисер, они возятся с удавкой. В последний раз петля из сыромятной кожи, опоясавшая голову и закрученная до предела, едва не раздавила мне височные кости, и пятнышко исчезло надолго, возможно, на целый час.
— Багрянов, — повторяет Петков. — Не упрямьтесь! Уме
реть я вам не дам, а то, что было, — всего лишь начало.
Если понадобится, Марко сточпт вам зубы — здоровые, один
за другим; Марко изувечит вас, Багрянов... и кому вы будете
тогда нужны?
«Сволочь!» — хочу сказать я, но не говорю. Ругательства мне не помогут... Искра провалилась — и всему конец.
Марко выдвигается из-за моей спины, наклоняется к Петко- ВУ бурчит что-то, почтительно отгораживаясь ладошкой.
Хорошо, прервемся, — говорит Петков. — Сколько, по-
твоему?..
Минут двадцать...
Хорошо! Бисер, можешь пойти перекусить.
Углубление в стене невелико. Когда-то здесь, наверно, висела картинка. Потом сняли. Или упала. Я думаю об этом, совсем не радуясь, что сохранил способность соображать. Лучше бы я-сошел с ума... Лучше бы... Ведь пройдет всего-навсего двадцать минут, и все начнется сначала. И как знать, не захочу ли я говорить? Внизу, в подвале, должна находиться Искра. Если, конечно, еще жива. Ее привезли под утро, и я тогда не знал, что это она. Просто проснулся, услышав сначала звук автомобильного мотора и тормозов, а потом хлопанье дверц, возню и сдавленный женский крик. Ночная пустота удесятеряла звуки, делала их гулкими и вибрирующими. Я сел в постели, вслушался. Где-то залаяла собака и умолкла. Автомобильный мотор работал, и снег скрипел под тяжелыми шагами. Все продолжалось недолго, несколько мгновений, но рубашка моя успела намокнуть под мышками. Бо-жидар, несший дежурство, встал и вытянулся у двери. Пробормотал:
— Спи. Чего вскочил? Это господин начальник приехали...
Он, как и я, не слышал голосов, только шаги, и я подумал,
что Божидар, точно пес, по походке узнает хозяина.
Звуки — шаги, кашель, скрип дверей — переместились из прихожей куда-то вниз. Я затаил дыхание, пытаясь разобраться, в чем дело, но больше ничего не происходило — домом распоряжались не люди, а предутренняя тишина. Тяжелая, гнетущая — такая же, как сейчас...
— Багрянов!.. Слушайте меня, Багрянов!
108
Я отвожу взгляд от пятнышка на стене и гляжу на Пет-кова.
— Не понимаю вас, — говорит Петков с досадой. — Пойми
те же наконец, черт дери, что Искру взяли с поличным. Объ
явление в «Вечер» сдала она; заведующий редакцией, контор
щица и кассир ее опознали. Знакомые в'ашей приятельницы
нам известны наперечет, и Галкина среди них нет.
Петков подкладывает под подбородок ладонь. Скашивает глаза на наручные часы, высовывающиеся из-под манжета.
— Прошло пять минут. В заяасе у вас пятнадцать. Ничто
вам не поможет, Багрянов, кроме признания. Поверьте на
слово... Вы слышите меня?.. Так вот, я уважаю вас именно за
трезвый ум. Это редкий дар в наши дни, и дай вам господь
возможность пользоваться им подольше. Ну чего вы, собствен
но, добиваетесь? Быстрой смерти? Ее не будет. Спасения
Искры? Поздно... Какой смысл молчать?.. Не думаете ли вы,