Искатель. 1980. Выпуск №1
Шрифт:
Да, это была манта! — восхищенно пробормотал Энно. —
Нам сегодня повезло.
Повезло манте, — уточнил Николай. — А не Энно Рюону,
который во второй раз не находит своей трубка. Отсалютуем
океану!
В мои годы можно позволить себе роскошь быть немного
рассеянным.*— медленно, выговаривая каждое слово, произнес
Эпно и вдруг воскликнул: — Давай!
В тот же момент щелкнул стандарт времени. Заработал ионный двигатель Словно легкая метель пронеслась по кораблю. Над водой возвысилась радуга И сразу же померкла. Зеленое
Николай прильнул к наблюдательному стеклу прибора. Я давно уже потерял станцию из виду, а он еще долго после этого следил за полетом.
Все. Пропала... — устало и весело сказал он.
Пора — сказал Энно. — Теперь ее след останется только
на ленте. Она слилась со звездами. С туманностями. И стала
неразличима.
Я заглянул в хрустальную ирорубь оптического индикатора. Что это?.. Там мерцала зеленая искра. Станция?
Они по очереди прильнули к стеклу. Долго совещались, пока зеленая точка ползла с севера на юг.
Спутник? — нетерпеливо спросил я.
В том-то и дело, что нет... — задумчиво проговорил Энно. —
Спутники я распознаю, как людей. По облику. Да и он тоже.™
Николай.
Другая станция?
Ну нет! Сегодня это наш квадрат. И никому не дано права
работать здесь. Нам дали совершенно крохотный участок, градус
на градус, и притом на одни сутки, но отнять его никто не
может.
— Посоветоваться с компьютером? — спросил Николай.
Энно поморщился, помолчал, потом сказал: «Ладно».
Едва слышное щелканье клавиш... Ноль — один три — три, пять — два... шифр сектора, астрономические координаты, адрес оперативной и долговременной памяти. Ничего. Двадцать светящихся нулей.
Адресует к центральному пункту, — устало и разочарованно
сказал Николай.
Вот они, компьютеры, — проворчал Энно. — Что в них за
ложишь, то и получишь, а когда надо... — и он безнадежно мах
нул рукой.
Обращаться в центральный? — спросил Николай.
Нет смысла, — ответил Энно, — скорее нам сообщат с кон
тинента, в четдело. Будем ждать.
— Что бы это могло быть, как вы думаете?
Мой вопрос был чисто риторическим.
— Все что угодно, гадать бесполезно, — скороговоркой отве
тил Энно.
6
7
Значит, мы не сильнее компьютеров, — съязвил я.
Увы, нет. Не сильнее и не умнее, — вполне серьезно, с рас
становкой проговорил Энно.
ПОПЫТКА РАССКАЗАТЬ О СЕБЕ
Когда-то давным-давно жил я в сказочном краю, где были горы, и реки, озера и тайга, чистые снега и просторные морские заливы, так что куда ни иди — придешь обязательно к морю, к его берегу. До горизонта вода, весной синяя-пресиняя, над ней чайки да пролетные птицы. Несколько оттенков летней воды: синий, зеленоватый, голубовато-серый, свинцовый, серебристо-желтый, и " все тона и полутона живые, объемные, потому что свет, проникая в глубину, заставляет сиять само море, и каждую волну, и каждый гребешок на ней.
Прилив быстрый, жестокий, пенный. В узкой расщелине многоводье долго терзало плоскодонку
Отливы стремительные, щедрые. Освобождается километровое поле серого песчаного дна, вдруг возникают зеркала озер, ямы с водой, лужайки с бессильно повисшими на камнях водорослями, из-под ног улепетывают коренастые прибрежные крабы, морские ежи сжимают иглы и на глазах врастают в песок, рыбья мелочь копошится в лужах, крупные червяки сами даются в руки — наживка, на которую хорошо идет навага. Раздолье. Когда было солнечно, перед нами открывался каждый раз новый мир, влажно сверкающий, зовущий. Если над крутыми прибрежными сопками блуждают туманы, в бухте уюгно и чуть сумрачно. Прибой утихает, весло ложится на воду мягко, лодка идет споро — полюбились нам и такие дни. Переправившись через бухту., мы разводили на гальке костер, ставили чай в жестянке, на плоских раскалившихся камнях жарили рыбу, потом ловили крабов или собирали на крутом склоне сопки водянистую шнкшу.
Однажды, возвращаясь в порт, мы увидели, как стоявший у причала огромный корабль вдруг стал разворачиваться кормой. Маневр показался нам нелепым. Еще мгновение — и корма парохода задела буксир, стоявший рядом. Донеслись тревожные гудки, подала голос пронзительная сирена.' Все в порту вдруг пришло в движение. Тревожно заметался луч прожектора.
— Тягун, — коротко сказал Янков.
Много позже я узнал, что тягун вызывается внутренними волнами: будто бы приходит невидимый, но сильный вал, который сдвигает корабли с места, срывает их с якорей, вызывает столк-. новения и аварии. А в тот давний день мой спутник коротко сказ-ал: «Море качнулось». И я поверил. Янков был на год старше меня, но знал вдвое больше. Я уважительно звал его Борисом и охотно выполнял обязанности юнги: бегал за веслами, греб, привязывал лодку. Мы не были друзьями. Морские походы были
8
для меня редкостью. Чаще всего Янков уходил на лодке со старшеклассниками. Это меня обижало. Но через несколько дней, когда он дружески-призывно кричал мне с улицы и я видел, что он одет «по-морскому», обида мгновенно забывалась, и я быстро собирался в путь.
Улица наша называлась Портовой: она отлого спускалась к самому морю.
Когда я думаю о прошлом, то оно как бы разрастается: приморский .город теряется за чертой мысленного горизонта, его улицы превращаются в ослепительные проспекты, огни сливаются в сияние, а я ловлю себя на мысли, что так и не обошел его пешком в свое время. Портовая улица тоже вытягивается, я не помню, много ли там больших домов и где она кончается с противоположной от моря стороны. Та часть города, где я жил тогда, занимала весь пологий склон возвышения. С этого возвышения хорошо просматривалась долина, и там тоже были дома. Река и долина делили город на две части. Висячий мост был хорошо нам знаком. У реки на песке летом цвели ирисы, серые большие птицы подлетали к воде, садились на гранитные валуны и поспешно улетали, как только наша ватага появлялась у берега.
Река с прозрачной водой несколько раз меняла направление и терялась в сопках. Воздух в той стороне казался синим, густым. Это были вторые ворота к морю. Река спешила к бухте Глубокой.
Летом я хорошо видел другой берег. После полудня за рекой на взгорье светились желтые стены высоких старых домов. И это пустячное, казалось бы, воспоминание всегда тревожило меня. Желтые стены дальних домов казались недостижимыми, по там' работали люди, неизвестные мне, жили какой-то своей жизнью. В этом я усматривал загадку. Наверное, в очень большом современном городе ничего похожего не испытаешь: даль закрыта небоскребами.