Искатель. 1981. Выпуск №3
Шрифт:
Все тело начинает колоть. Чувствую сильный зуд, жжение.
Ощущение такое, будто с меня слезает кожа. Кончики пальцев немеют, онемение распространяется на руки и ноги, ползет по телу, завоевывая все новые участки.
Я корчусь от боли, от зуда, бью руками о выступы стен, пытаясь вернуть им чувствительность, чешусь спиной и боками о камни, пытаясь содрать зудящую кожу. Кожа не сдирается, но тело словно приобретает совершенно новое свойство.
Раздваиваюсь. Часть еще остается прежней, другая часть меняется, наливаясь каменной неподвижной тяжестью.
Болевые припадки сотрясают меня до основания. Жажду смерти
Продолжаю замыкать и размыкать контакты и вижу, как впереди, в глубине коридора, медленно возникает светлое окно. Рвусь к нему, падаю, ползу, собираюсь с силами — встаю и делаю несколько шагов.
Тело потрясает новый небывалый припадок — возможно, уже наступила кульминация, переход в иное измерение. Светлое окно, больше похожее на экран, дрожит, по его поверхности пробегает рябь. Оно становится прозрачным в середине, и сквозь него я вижу неправдоподобно большое лицо с удивленными глазами…
II
Писатель Иванов срочно вызвал аварийную.
Когда бригада прибыла, он показал им перфоленту:
— Смотрите, что выдает машина.
Одновременно на контрольном экране вычислительной машины вспыхивают странные зубцы и круги, образуются причудливые геометрические фигуры и тут же распадаются.
— Седьмой блок шалит, я предупреждал, — безапелляционно произносит младший мехоператор, готовясь что-то отключить.
Его останавливает инженер-ремонтник:
— Скорее это следствие грозовых разрядов.
Мехоператор с молодой запальчивостью готовится ринуться в спор. Но тут в центре экрана, в расплывшемся многоугольнике, проступает чье-то перекошенное страданием лицо с безумными глазами. В нем столько муки, что людям становится не по себе.
— Кто это? — спрашивает инженер, невольно отступая от экрана.
Мехоператоры уставились на писателя. А он вконец растерялся:
— Это… это…
Теперь и инженер повернулся к нему:
— Вы знаете его?
— Кажется, знаю… Видите ли, я моделирую в памяти машины различные ситуации и сюжеты для будущего романа. И это… Это может быть герой моего нового произведения. Собственно говоря, даже не герой еще, а только заготовка. Я все время меняю сюжет, чтобы выяснить, как в связи с этим изменяется герой. Но, возможно… Видите ли, до меня на этой машине работали автоконструкторы, испытывали новые модели автомобилей. А потом… потом один из моих персонажей почему-то упорно становился гонщиком. И вот я подумал сейчас…
— Зациклившийся импульс, — с прежней категоричностью произносит молодой мехоператор.
— Но в таком случае всякий раз, когда я стираю из памяти машины отработанную ситуацию, он остается, так сказать, существовать, — бормочет писатель. — О, господи, представляю, что выпало на его долю.
— Кажется, он хочет спросить вас о чем-то, — говорит инженер, притрагиваясь к плечу писателя костяшками согнутых пальцев, словно осторожно стучится в закрытую дверь.
Губы на экране совершают одно и то же движение. Шум и свист, изображение искажается. Помехи то и дело заглушают пробивающийся слабый голос. Оператор нагибается, прислоняясь ухом к
— Он говорит «зачем»…
— Зачем? — повторяет за ним писатель. — Ну что ж, это естественный вопрос для героя моей будущей книги. Он спрашивает: зачем я произвел его на свет, зачем он мне нужен?
Оператор услужливо включает микрофон вводного устройства, и писатель очень тихо, представляя, каким громом прозвучат его слова в машине, говорит:
— Рад встрече с тобой. Если ты действительно возник в результате зациклившегося импульса, представляю, какие испытания выпали на твою долю. Прости меня. Но зато ты, единственный из живущих в созданном мной мире, смог разгадать тайну своего существования…
Писатель говорил долго. Его слова предназначались не только для спрашивающего, но и для всех присутствующих. Ему казалось, что ремонтники слушают его с интересом, а при таких условиях он мог говорить часами, время от времени откидывая прядь волос со лба и шумно выдыхая воздух. Он разъяснил, что создание моделей автомобиля или самолета в памяти вычислительной машины и проведение их испытаний позволяют улучшить их конструкции, предотвратить аварии настоящих — из металла и пластмасс — автомобилей и самолетов с людьми на борту. И точно так же моделирование жизненных ситуаций позволит ему, в частности, родить новые мысли, написать лучший роман и тем самым усовершенствовать настоящих — из плоти и крови — людей, сделать устойчивей и справедливей общество. Он, конечно, понимает, что придуманному им герою, можно сказать, его сыну по духу, нелегко десятки раз умирать и возрождаться. Но ведь он выполняет благороднейшую миссию — помогает рождаться самому значительному на свете — новой мысли. Ибо в конце концов ценнее всего оказывается информация, которая позволяет совершенствовать мир. И если бы не этот вымышленный герой, то, возможно, люди, а в том числе и он, писатель, не знали чего-то очень нужного и важного, крайне необходимого для прогресса.
Говоря, писатель посматривал то на людей вокруг, то на экран, следя, какое впечатление производят его слова.
По выгнутой голубоватой пластмассе все время пробегают какие-то волнистые линии, искажая лицо того, кто находится по ту сторону экрана. Но писатель угадывает его состояние. Ему вдруг начинает казаться, что там не чужой, впервые увиденный образ, а хорошо знакомый человек — тот, с кем учились в школе, влюбились в девушку с голубой жилкой на мраморном виске, поссорились, вначале казалось — навсегда… Писатель ищет слова утешения для человека, находящегося по ту сторону экрана, и не находит их. Наклонясь к микрофону, он произносит:
— Точно так же, как человек, каждая новая мысль рождается в муках. Ничего тут не изменить, ведь это не простое совпадение, а неизбежность. Другого пути нет. Понятно?
Изломанные синие губы на экране шевелятся. Присматриваясь к ним, вслушиваясь сквозь треск и шум в слабый голос, долетающий из репродукторов, писатель пытается расслышать или хотя бы угадать ответ своего героя. Это не удается, и он вопросительно смотрит на других людей. Мехоператор поспешно отводит взгляд. А губы на экране продолжают двигаться, повторяя одни и те же слова ответа. Но это отнюдь не слова благодарности, ни «да», ни «понятно». И тот из присутствующих, кто расслышал или угадал эти слова, вряд ли рискнет произнести их вслух…