Искатель. 1982. Выпуск №1
Шрифт:
Этого я не узнал, да теперь это было не так уж и важно. Веста была права. Они поднялись из глубин потому, что даже туда, на тысячи метров вглубь, подводные течения принесли наконец грязь, которой люди обильно посыпали свою планету. В конца концов это должно было случиться. Слишком долго человек «боролся» с природой, забыв, что она его колыбель. Мы перешли грань, за которой пассивное сопротивление окружающей среды становится активным. Мы говорили, что природа — это сложный живой организм, но на самом деле не понимали толком, что это значит. Во всяком случае, не знал! что иногда это Следует понимать буквально…
Они пытались объяснить мне, что дальнейшее загрязнен е Мирового океана грозит гибелью всему живому на нашей планете, словно от меня что-то зависело, словно я мог остановить безумцев, сбрасывающих в океан тысячи контейнеров с ядовитыми газами и радиоактивными отходами, сотни тысяч тонн пестицидов, миллионы тонн нефти… Они почти ничего не знали о нашем общественном устройстве, о том, что воля одного-единственного человека значит в этом мире так мало. Что даже усилия правительств больших и могучих государств не всегда в состоянии справиться с инерцией однажды запущенной машины технического прогресса.
Сейчас они еще слишком мало знали о нас и хотели узнать больше… В чем-то они были потрясающе наивны, в чем-то их мудрость превосходила мои уровень понимания. Так, например, я не смог уяснить, на какой энергии основано их существование. Это был какой-то новый, неизвестный человечеству принцип. Они умели тормозить движение электронов и использовать выделенную при этом энергию для своих нужд. Вся их колония существовала внутри силового кокона неизвестной нам энергии. При желании они могли расширить его границы. Я не смог выяснить, как далеко… Речь, видимо, шла о десятке километров. Именно эту энергию, по их словам, и собирались использовать люди, пытавшиеся похитить «Альфу». Так ли это? Не они ли сами через своих «посредников» устроили нападение на лабораторию?
Откуда мне знать, правду ли они говорят? Кто вообще может это знать? Слова о сохранении среды могут быть всего лишь маскировкой. Что, если требование очистить окружающую среду, перестать загрязнять океан будет лишь началом? Кто может поручиться, что им не понадобится от нас нечто большее? Дополнительное пространство, например, для своего размножения, специальные, искусственно созданные водоемы, кто знает, как далеко зайдут их притязания, если они смогут подкрепить их реальной угрозой гибели миллионов людей?.. Что, если перед нами коварный умный враг? Кто поручится, что с такой же легкостью, с какой разлагали использованные мной во время опыта яды, они не смогут синтезировать собственные, еще более страшные?..
Я остановился в переулке напротив дома, в котором мы жили с Вестой. Кто знает, может быть, в последний раз я здесь стоял? Если хотя бы часть моих опасений справедлива — мне не дадут выскочить из города… Несколько секунд я не хотел ее будить. Только разглядывал бледное, без кровинки, лицо, словно старался запомнить его навсегда.
Была ли она до конца искренна со мной? Даже в этом я сомневался теперь… Ее поведение можно было истолковать двояко. Может, она хотела защитить меня, а может, старалась помешать… Как знать?.. Веста застонала и задвигалась во сне… Пора прощаться. Я не знаю, вернусь ли, во всяком случае, я сдержал слово: мы были вместе до самого последнего дня. Сегодня он наступил, этот последний день. Я думал об этом без горечи, отрешенно. Почти равнодушно. Наконец, видимо, почувствовав мой взгляд, Веста открыла глаза. Они не походили на глаза только что проснувшегося человека. В них было и понимание и боль — все сразу…
— Ты решил уехать?
Как всегда, она попала в самую точку. Я не стал ничего отрицать, лишь молча кивнул головой.
— Я знала, что так будет, Я их предупреждала. Но они мне больше не верят. Они думали, я не вмешаюсь, что им удастся меня заставить…
О чем она говорит? Я не в силах был этого понять. Или не хотел? Слишком много вопросов. Но я уже все решил и не нуждался в ответах.
— Я хочу, чтобы ты вышла. Я сейчас уеду. Постараюсь вернуться.
— Я знаю. Ты постараешься вернуться… Постараешься вывезти из города эти проклятые пробы, и тебя убьют по дороге. Я знаю…
— Не такая уж ты провидица…
— Почему ты не хочешь, чтобы нас оставили в покое? Почему ты не отдал им эти пробы? Тебе позволили взять их на время, верни то, что принадлежит им!
— Сейчас это единственный шанс у меня и, может быть, у всех нас. Никто не станет меня слушать. Я ничего не сумею объяснить без этого чемоданчика! Ты же все понимаешь, Веста!
— А если тебя выслушают, поверят, что тогда? Что это изменит?
— Я не знаю. Не хочу знать. У каждого из нас свой долг. Я обязан дать людям шанс. Они имеют на это право.
— Шанс для войны… Ну почему, почему вы всегда мыслите категориями, почему они преобладают надо всем прочим: война, враг, обман… Ты даже мне не веришь…
— Иногда я не верю даже себе. Одно я знаю: мы наконец достукались. Достучались… Все имеет конец. Терпение природы не безгранично. Она породила нас, и она же нашла способ противостоять нам, когда мы перешли предел. И все же люди имеют право хотя бы узнать об этом, пока еще не поздно, пока можно что-то изменить.
— Значит, ты все решил?
— Да.
— Ну так поезжай, чего ты медлишь?
— Я жду, когда ты выйдешь.
— Нет, мой милый. Когда-то ты сказал, что мы будем вместе до конца. До самого конца. Вспомни об этом.
— Я помню. Но ты все равно не сможешь мне помешать.
— Я и не собираюсь. Я знаю, что ничего не смогу изменить.
Я не имел права рисковать ее жизнью и знал, что, если понадобится, силой вытолкну ее из машины. Я повернулся, собираясь осуществить свое намерение.
— Прости, но у меня нет времени спорить. — Я протянул руку и не смог прикоснуться к ней, словно кто-то натянул в кабине между нами упругую непробиваемую пленку. Холодная странная усмешка тронула ее губы.
— Ты все еще думаешь, что тот человек в лаборатории попросту споткнулся? — Она помолчала. — Никто не виноват, что ты выбрал русалку. Мы поедем вместе и вместе до конца разделим все, что нас ждет в дороге. Я пыталась не вмешиваться, старалась забыть обо всем, чему меня научили там, в глубине, берегла наши дни. Их ведь было так мало, — сказала она с горечью. — Теперь мне уже нечего беречь… Ты не сможешь забыть. Ты и раньше меня боялся, я знаю… А теперь поезжай…