Искатель. 1983. Выпуск №1
Шрифт:
Снизу из-за пригорка появился Борис, неся на пальце котелок с водой. Подал его Богданычу, но старик уступил Ваське. Тот пил взахлеб и обливаясь. Задохнувшись, отдал котелок Антону:
— Из такого пекла ушли, лет пять проживем наверняка.
— Почему пять? — спросил Антон, ощущая губами холодный металл котелка.
— Раньше война эта проклятая не кончится. А потом и помереть можно. По-людски. С венками и музыкой — вы жертвою па-а-ли.
— Вода гниль, много не пей, — посоветовал Борис, и Антон, не отрываясь, кивнул на этот
— Хоть какая, а вода, — сказал Богданыч.
Вода была и впрямь теплая, отдавала плесенью.
— Так, — сказал Богданыч, — привести себя в порядок — и потопали.
Вскоре обогнули пригорок и вышли к сожженному пшеничному полю с виднеющимся вдали на подъеме кирпичным сараем и покосившейся мазанкой — и вдруг увидели перед собой у самой дороги группу людей, одетых кто во что: среди выцветших солдатских гимнастерок темнели деревенские рубахи, одни были в обмотках, другие в сапогах, кто просто босиком. У некоторых головы в грязных бинтах. Вдоль дороги прохаживался плечистый старшина в новенькой, ладно сидевшей гимнастерке. На груди его висел автомат. Еще издали заметив их, он выжидающе остановился, скрестив руки на автомате.
Он смотрел так, словно давно ждал их, и слегка досадовал, что. припоздали. Не меняя выражения бесстрастного белого лица, он кивнул в сторону, где на взгорке, на обочине, сидел щуплый боец в такой же зеленой фуражке, и с тем же выражением спокойной деловитости кивнул Богданычу, как бы с полувзгляда определив его за старшего:
— Оружие сдать!
От его прозрачных, казалось бы, ничего, кроме привычных забот, не выражающих глаз не укрылось то, что Богданыч помедлил, но приказа своего не повторил. Богданыч молча кинул автомат в кучу.
Бросая автомат, которым так и не воспользовался, Антон испытал такое чувство, точно его поймали с поличным и заставили вернуть чужое. Старшина спросил: “Ничего не осталось?” Антон, помешкав, полез в оттопыренный, карман и швырнул в кучу “вальтер”. Старшина приметливо оглядел его и некоторое время не спускал с него глаз.
Щуплый боец взвалил оружие на плечо, точно вязанку дров. Там были винтовки, карабины и даже один старый обрез.
— Разобраться по двое. Направление — каменный сарай…
Люди торопливо повскакивали с травы, лишь Богданыч остался возле сидевшего Васьки.
— Команду слышали? — спросил старшина.
— Санитара давай, или тебе повылазило?
— Без вас знаю. Давай в строй!
Богданыч повернулся резко, точно медведь возле родной берлоги, в которую сунулся чужак.
— Тебя что, петух жареный, не клевал, сопляк!
Старшина отвернулся, скомандовал: “Шагом а-арш!” — и пошел вперед. Оглянувшись, Антон увидел заковылявших следом Богданыча с Васькой.
***
Они сидели в сумерках сарая, пронзенных солнечными лучами сквозь щели в крыше.
Ваську перевязывала медсестра, которую он по-свойски называл Марусей — крупная, с детским лицом и большими серыми, чуть испуганными
— Ну-у, что же это вы, — протянула она мягким, домашним каким-то голосом, заголив на Ваське штанину, — под повязкой у “его до самой ступни распухло. — Обыкновенный вывих, вправить не могли. И терпел?
— А я думал, растяжение.
— Индюк тоже думал, — сказала она. — А ну-ка держись. Упирайся в меня. — И, приладившись, рванула за ступню.
Васька заорал и тут же затих, тяжело дыша и окидывая ее тающим, мутным от облегчения взглядом.
— Ну… спасибо.
— Пожалуйста. А с лодыжкой нормально, в мякоть прошла навылет, у нас с такими ранами в окопах сидят, не уходят. А крови потеряно, оттого и слабость.
— Тогда ладно, — сказал Васька, — пусть там скорей жрать несут, а мне мяса персонально. От мяса кровь. И все прочее…
— Сами пятый день на затирухе да сухарях. — Маруся произнесла это серьезно, опустив ресницы, не привыкла еще к солдатским шуточкам.
— Господи! — сказал Васька. — Зачем еще девчат на войну! Откуды ты взялась, такая красивая?
— Откуда все. — И вдруг заполыхала густым румянцем во всю щеку, различимым даже в полутьме сарая. — Расхлыстанный вы очень.
— Это почему?
— Обмотка висит. И ремень подтяните…
— Ладно, — сказал Васька, неожиданно погрустнев, — подтяну. Сам как штык буду, только Заходите почаще. А пока спасибо.
— Не на чем…
Подхватилась со своей сумкой и под вспыхнувший смех и дурашные оклики вышмыгнула во двор.
Сквозь щели в крыше бродило солнце. Люди дремали, опершись спинами о нагретые каменные стены. Рядом с Антоном, обхватив колени, клевал носом лейтенант, по виду горец, черный, щетинистый, с повязкой на лбу, из-под которой посверкивали белки глаз. О чем-то думал, изредка поскрипывая зубами. Сосед его, толстый парень в старом латаном пиджаке и брюках в полоску, не то оправдываясь, не то жалуясь, плел что-то сумбурное о своих многодневных мытарствах в оккупации, в приймах у какой-то бабы, которая полюбила его, пензяка, без памяти, а он все рвался к своим, сухари сушил, ждал случая, а тут как пошла за Черниговом заваруха, наши кольцо прорвали, и вышел тот самый случай, не стерпело ретивое, достал из подпола винтовку, обрезал и пошел по лесам догонять своих. Жаль, не сразу догнал, там сам черт заплутает.
При этом и внутренне, видимо, довольный, что все-таки выбрался, все же протестующе взмахивал короткими ручками, то и дело к месту и не к месту повторяя одну и ту же где-то подцепленную и явно понравившуюся фразу: “Ну знаете ли!”
— Нет, ты скажи, имел он полное право орать на меня, старшина этот мордатый, как на контру какую? Ну знаете ли…
— А не полное? — цыкнул горец, которому надоело это махание перед глазами.
— Ну знаете ли… Не для того я пер сто верст пехом, чтоб его караульской вывеской любоваться.