Искатель. 1983. Выпуск №1
Шрифт:
Горец-лейтенант рукой отвел расходившегося Богданыча.
— Слушай, атэц, — это он сказал майору, и тот приподнял голову, посмотрел на него снизу вверх; — извини за нарушение формы обращения. Ты старший, ты начальник… Ты решай, не можешь — сами решим. Тут тебе не арестанты, тут все солдаты. Понял меня? Что получается? Нехорошо получается.
Взрывы все еще ухали вдалеке. Майор боком присел на перевернутую бочку с папиросой в руках, чиркнул зажигалкой. Зажигалка из крупной гильзы не умещалась в кулаке.
— Лейтенант… Арсланбеков? — все
Еще не отзвучала команда лейтенанта, как шеренга замерла в ожидании, хмурые, подсвеченные фонарем лица были обращены к майору.
— Слушайте внимательно, товарищи… — Он все еще тянул свою папиросу, словно пытаясь сосредоточиться. И эта его мирная поза на бочке и совсем гражданское “товарищи” как-то сразу успокоили всех, сгустив тишину, прерываемую дальним уже беспрерывным артиллерийским гулом. — Положение сложное, скрывать не стану. Мое право старшего командира — всех в окопы и стоять насмерть. Без лишних слов. Но я скажу эти слова.
— Припекло, значит, — буркнул кто-то из строя.
— Наша двадцать пятая с первых дней в пекле.
— Ох ты! — сказал Богданыч. — Это ж моя дивизия. Я с пульбата, товарищ майор.
— Фамилия?
— Донченко.
— Кто откуда, живы будем, разберемся… А сейчас объясню обстановку. Дивизия дралась геройски на каждом рубеже, немцев и тут наколотили. Но враг ударил с севера и с юга-запада, отрезая путь к Днепру. Есть приказ отступить, сохранив людей и технику. Остаются заслоны, слева от нас батальон с двумя батареями.
Он спрыгнул с бочки, каблуком яростно кончил окурок, туго, до бровей надвинул фуражку.
— Приказ об отступлении не могу и не хочу скрывать от вас! Потому что перед нами не просто противник, а враг! Зверь! И вы это знаете не хуже меня. И бить его надо, пока дышишь. Стоять до последнего! Не сегодня, так завтра. Не завтра — через год. Если мы это не сделаем, нам не жить. Ни нам, ни детям нашим!..
Слова его вонзались как пули в живую напряженную дышавшую тишину.
— Повторяю: мы на отшибе. Немец не подозревает о нашем присутствии, если попрет в обход здесь, встретим. Смогут, нам помогут. Пока нет. Надежда на самих себя. Всем ясно?
Антон вспомнил разговор майора по телефону со своим начальством и еще с каким-то “Первым”, возможно, комдивом. Никто ему не приказывал оставаться здесь, “на отшибе”, он сам себе приказал. Ясно было, что, если немцы пойдут именно здесь в обход да еще большой силой, всех сотрут в порошок, и все-таки на какое-то время споткнутся, и, значит, облегчится выход из клещей основных сил. Оттого и приказал. Сам себе. И тем, кто рядом. А до последнего патрона еще надобно дожить, хотя и патронов тут явно не навалом.
— Лейтенант! У меня десять человек и три пулемета. Ваших двенадцать. Назначаю командиром взвода. Разбейте по отделениям. Старшина покажет участок обороны. Закопаться поглубже и ждать. А сейчас всем выйти, получить оружие.
***
Чуть всхолмленное поле, лилово-рыжее в тусклом свете рогатой луны, казалось, покрыто застывшей рябью в темных омутах воронок. Израненная боями земля будто замерла, предчувствуя новую беду, порывисто вздыхал ветер, наносивший остывшее тепло, сосновые запахи леса, зубчатой полосой лежавшего по горизонту.
С небольшого взгорбка возле хаты, где находился теперь КП майора, виден был светлевший изгиб дороги, на которой ветре тили вчера старшину. Дорога уходила влево, туда, где, по словам майора, окопался батальон прикрытия и с которым, судя по всему, опять оборвалась связь — из-под наката КП уже добрых полчаса доносился визгливый голос связиста: “Але, “Пятый”, але, я “Синица”. “Пятый”, я “Синица”!” Видимо, при отходе дивизии кое-где уже завязались бои, там погромыхивало, доносился самолетный гул, тьма подсвечивалась зарницами бомбовых разрывов. И казалось, совсем близко, в полосе батальона, беззвучно плыли огненные пунктирные трассы.
Эти два предрассветных часа все были заняты рытьем окопов в полный рост — так приказал майор, создавший нечто вроде полукруговой обороны с двумя пулеметами: один в центре, один на краю дуги. Еще один пулемет, как выяснилось, стоял в секрете на кинжальном огне, метрах в трехстах впереди, в кустарниках, ближе к дороге. Этот дотошный майор ничего не скрывал от бойцов, в присутствии лейтенанта ставил задачу командирам отделений — всего их было двое: уже знакомый старшина из контрразведки — Ваганьков, под командой которого оказался, Антон, и сержант Донченко — Богданыч. Борис оказался старшим в расчете. Антон даже не понял, как это получилось: то ли его лейтенант назначил, считаясь с сержантским званием, то ли Борис сам вызвался, быстро сколотив группу из троих окруженцев.
Участок его оказался в самом центре, чуть впереди КП, и сам Борис как-то выделялся среди других, проявляя горячность и недюжинное усердие. У иных, казавшихся слишком медлительными, брал лопату, вгрызался в сухую жесткую землю, показывая, как надо копать. Пулеметчика заставил вырыть две запасных огневых и натаскать дерна для маскировки отвалов. “Вы что, помирать собрались или воевать?”
— Может, мне самому за пулемет? — спросил он майора, наблюдавшего за работой. — Все-таки профессия.
Как будто, случись нужда, он не мог сделать это без разрешения.
Антон, копавший поочередно с Богданычем и Васькой — одна лопата на троих, — перехватил брошенный на Борьку взгляд майора, в нем была холодноватая усмешка и что-то похожее на любопытство.
— Пока не надо, с пулеметчиками нам повезло, своих трое.
— Есть… Вам видней. — Козырнув, отвернулся, взявшись за лопату. И по тому, как он это сделал — резко, с видимым порывом, Антон понял, что Борис сдержал обиду.
Майор назвал кого-то из своих, кажется, того востроносого щуплого Кошкина, и приказал идти в “секрет”, но пулеметчика не сменять, остаться в помощь. Огня не открывать, пока немцы не окажутся в ближней точке у зигзага дороги, подставив бок под огонь.