Искатель. 1985. Выпуск №4
Шрифт:
Ракетка выпала у Роберта из рук. Он заморгал, не веря своим глазам, чувствуя только, как кровь отливает от щек и стучит молоточками в виски.
А Пат?.. А Пат обхватила ладонями его лицо.
— Добрый день, любящий меня всем сердцем Р., — проговорила она, глядя Роберту в глаза, и крепко поцеловала его прямо в губы. Она уже тогда была решительной девчонкой, его синеглазая Пат…
— Какой же ты был смешной! — возвратил Роберта мечтательный голос Пат. — Стоишь передо мной бледный, губы трясутся…
Часы, лежавшие на столике в изголовье тахты, казалось, не тикали, а громыхали громче Биг-Бена. Роберт протянул руку и спрятал их под подушку.
Роберт, обняв Пат за шею, шепнул:
— Ты думаешь, легко мне смотреть
Пат молчала.
— Нет, все-таки нам надо объясниться, — настаивал Роберт. — Понимаешь, надо! — Раздражение, подспудно владевшее им, неуемно рвалось наружу.
Пат рывком сбросила одеяло на пол и села на край тахты.
— Пойми… — Слова давались ей с трудом. — Я., не представляю замужества без детей. А дети… Да простит мне бог; дети — это страшно… Не могу избавиться от мысли, что мой ребенок погибнет на моих глазах… И сколько людей рассуждают подобно мне! Мы утратили врожденный человеческий оптимизм — жить и давать жизнь другим, продолжающим нас. Вероятно, это болезнь. Ты думаешь, я ненормальная? Но я следую логике. Логике, коей на самом-то деле подчинено все…
— Слова, — безжалостно оборвал ее Роберт. — Опять слова… А толк, толк какой? — добавил_он мягче и сел на тахте рядом с Пат.
Пат молчала, неподвижная, словно экспонат из музея восковых фигур мадам Тюссо.
Роберт встал. Подойдя к журнальному столику, зажег лампу, развернул, порвав, газету.
— Даже священники, — крикнул он, — которым сам бог велел нести людям его слово, перешли от проповедей к делу. Слушай:
«Четыре священника из Канзаса молотами разбили приборы ракетной установки. В Миннеаполисе двое разбили компьютер, предназначенный для подводной лодки «Трайдент». Во время судебного процесса судья Майлс Лорд вынужден был признать: «Когда я задумываюсь о мере наказания для этих обвиняемых, пытавшихся сломать орудие массового уничтожения, то невольно спрашиваю себя: могут ли дела создателей оружия быть более угодны всевышнему, чем тех, кто призывает к переговорам? Почему мы выносим смертный приговор отдельным убийцам и одновременно воспеваем достоинства поджигателей войны?!»
Роберт бросил газету на пол. Обернулся к Пат. Она сидела с закрытыми глазами. Лицо ее приняло какой-то сероватый оттенок.
— Тебе плохо? — встрепенулся Роберт.
— Нет, просто глаза закрыла, — пробормотала Пат. — Ну…, и чем там кончилось… у американцев?
— Тем, что судья Майлс Лорд просто молодчага. По закону обвиняемым грозило десять лет тюрьмы. А он им дал шесть месяцев — условно! Я бы и ему, и этим героям-священникам в ноги поклонился.
Забарабанил дождь, хлестнуло в стекло окон тугими струями. Ветер, налетая порывами, заставлял ветви деревьев шарить по стенал!.
— Как это пошло. — отрешенно произнесла Пат. — Постель и политика… Как в дурных фильмах…
Она зябко передернула плечами, подняла с пола одеяло и легла, укрывшись с головой.
Роберту внезапно стало остро и обреченно жаль ее. Нахлынула, стиснув горло, нежность.
«Боже, — подумал он, обмирая, — зачем, почему живет в нас отчуждение, как вирус, разъедающий все: любовь, понимание друг друга, хрупкий мир каждого…»
Он и сам не мог сказать, что происходило с ним, отчего в душе с каждым днем все больше нарастала какая-то неудовлетворенность, затягивая его в болото отчаяния и одиночества. Еще в школе он вдруг понял, что окружающим нет дела до его чувств и переживаний. Поглощенные своими мелкими заботами и проблемами, они воспринимали всерьез лишь личности, отмеченные сутью порока, проходимцев, разыгрывающих роль суперменов. Стоило ему искренне поделиться с кем-нибудь самым сокровенным, как тот не упускал возможности поддеть, уколоть его в самое больное место. И он научился жить, подобно моллюску в ракушке, то и дело захлопывая створки разных обличий — шута, циника, простачка, в зависимости от окружения и обстоятельств. Он с горечью ловил себя на том, что, избегая ссор, даже с Пат подчас вынужден был играть, и это злило и его, и ее…
Где-то уже под утро его разбудили стоны. Он нажал на кнопку ночника. Пат безумно металась по постели, хватая руками пустоту.
— Что с гобой? — Взял он ее за плечи.
Она открыла глаза и шумно, тяжело вздохнула Ее била нервная дрожь, на лбу блестели капельки пота. Узнав Роберта, приникла к его груди, рассказывая сбивчивым шепотом:
— Мне приснилось, будто я гуляю с детьми… И ощущение конца… Неотвратимое, цепенящее. Весна, деревья, зелень… Запахи — горькие, свежие. И это ощущение. И сразу другой запах: огня — всевластный, иссушающий. Какое-то убежище, потрескавшиеся губы: пить… И рядом вода — прозрачная, студеная, неживая, — отравленная… И черное пустое небо без звезд. Ужас!
Роберт обнял Пат и прижал к себе.
— Перестань… Я не знаю ни одного человека, которому не снилось бы подобное. Ты… Может, ты не поедешь завтра? Слышишь, что делается в саду?
— Надо ехать, — выдохнула она, еще вздрагивая.
Роберту опять вдруг стало тоскливо. Бен, Гарри, события мд-нувшего дня, тревоги, сомнения. Как выбраться из этого лабиринта? Как объяснить Пат, что творится у него на душе?
IV
Харсту принадлежал фамильный особняк в фешенебельном Мейфейре, но, пожалуй, куда больше он гордился не особняком, а огромным великолепным парком и не жалел на его содержание никаких денег. Парк был ухожен и причесан, как модный щеголь перед выездом на прием. Ожидая Джонни Симмонса, Харст, негромко напевая, с удовольствием прохаживался между рядами развесистых буков. Мелкозернистый белый песок приятно шуршал под ногами. К полудню погода разгулялась, но дождь, ливший целую ночь, все еще напоминал о себе — тяжелые капли, скатываясь с листьев, с глухим стуком падали на песок.
Вчерашний звонок взбудоражил Фрэда Харста, всколыхнул в памяти события военных лет, когда он впервые увидел Джонни Симмонса — блестящего молодого офицера ВВС США. Был тот умен, образован, а вдобавок красив и хорошо сложен, что в жизни тоже немаловажно.
В двадцать один год Симмонс имел уже чин майора, был штурманом лолка. Мундир его украшали три боевые награды. Войну Джонни закончил в Японии, и командование направило его в академию. А это означало: еще несколько годиков — и ты генерал.
Перед отлетом в Штаты Симмонс с группой офицеров поехал в Хиросиму. Посмотреть, что там наворотила атомная бомба.
«Мы вернулись люди как люди, — рассказывал Харсту знакомый американец, тоже участвовавший в той поездке, — а Джонни — с мозгами набекрень».
По возвращении в Штаты Симмонс незамедлительно подал в отставку и выступил в газетах с гневными разоблачительными статьями.
«Потрясающая бессмыслица! — негодовал Симмонс. — Нам твердят: «Месть за Пирл-Харбор!» А кому? Населению двух городов, в которых нет даже военных объектов. Между тем русские уже разгромили Квантунскую армию и тем самым поставили японских генералов на колени».
Но это было потом. А впервые Фрэд Харст встретил Джонни в мартовскую ночь 1945 года.
…Английские и американские самолеты базировались на аэродроме Бари в Италии. Проводились так называемые «челночные операции». Союзники помогали югославским партизанам. Чтобы взять больше на борт оружия и продовольствия, экипажи до минимума сокращали запас горючего. Сбросив грузы на парашютах в горах партизан, пилоты не возвращались на свою базу, а шли к русскому аэродрому. Там их заправляли бензином и маслом, загружали оружием и боеприпасами, и летчики по пути в Бари снова навещали партизан. Точно так же поступали и русские. В Италии их командование имело своих представителей.