Искатель. 1988. Выпуск №3
Шрифт:
— Да будет так, — решил Кумбхакарна и выпрямился.
— У меня просьба к Великому Хранителю Чар. В залог исполнения моего долга отпустить Дангара и его сына домой. Пусть по-прежнему делают они свою работу во славу царя царей, — сказал Тамил.
Кумбхакарна зло смотрел на пастуха и думал: “Дангар, конечно, на стороне Вайшраваны, но Дашагрива ценит его. Всего не объяснишь нетерпеливому брату. Начнет попрекать бездельем, разгневается, если узнает о Бхригу! А!! Мы устроим помилование за чудо! Прекрасная мысль!”
— Да будет так, — сказал он Тамилу. — Но у меня к тебе тоже просьба, посвященный. Послезавтра праздник в честь Вечного Змея Ашу. Ему будут принесены по обычаю в жертву люди, преступившие закон. Тебя выведут последним, как вора. На жертвенной площадке ты поклянешься поднять в воздух Пушпаку. Царь царей простит тебя по моей просьбе. Согласен?
— Да будет так, — сказал Тамил.
Пройдя главные ворота дворца, Шука с держащимся сзади на почтительном расстоянии Нарантакой вступили в низкий переход, ведущий во внутренний двор. Под ногами скрипел свежий морской ракушечник.
Переход выводил в небольшую мандариновую рощу с ухоженными дорожками, тоже посыпанными белым ракушечником. Посредине рощицы в овальном водоеме плавали лилии. Шука остановился.
— Нарантака, побудь здесь. Я позову тебя, когда придет время. Погуляй и рассейся. Сейчас время прохлады. Сюда выходят царские дочери и девушки из знатных семей — будь вежлив. — Шука оценивающе посмотрел на сына и ласково улыбнулся.
Когда Великий Хранитель Закона жрец-писец Шука вошел в малый зал Высшего царского Совета, там собрались уже все, кроме Кукбхакарны и царя. Но вот из неприметной боковой дзери, закрытой ярко-желтой тканью, появился Дашагрива в сопровождении брата. И тотчас в зале Совета стало светло как днем: десять рабов внесли серебряные светильники с ароматным маслом. В ровно разливающемся свете стоял великан шести локтей ростом, руки его походили на стволы молодых крепких деревьев, а волосы цвета спелой пшеницы, сплетенные в девять толстых косиц, достигали пояса. Едва царь открыл рот и произнес первый звук, как тела жрецов невольно съежились: звук невиданной густоты и силы наполнил зал. Четыре медных гонга, висящих по углам, отозвались чистым низким тоном, и пока не отзвучала, многократно повторяясь, первая нота, царь широко и счастливо улыбался.
“Не зря его прозвали Раваной!” — досадливо подумал Шука. Ревет, как слон, когда у слонихи течка! Но Великий Законовед был несправедлив: голос Дашагривы-крикуна был необыкновенно красив.
— Приветствую вас, Великие Хранители! — уже тихо сказал Дашагрива и опустился на циновку. Кумбхакарна сел следом за ним.
— Говорите! — приказал царь.
— Дозволь мне, божественный царь? — начал главный полководец.
— Слушаю, Нинурта, — сказал царь.
— Командующий нашей армией, посланный к большой восточной реке Ганг, сообщает: захватывая плодородные земли, войска продвинулись до города Айодхи, царь которой оказал неожиданно упорное сопротивление. Армия остановилась, но не бездействует, а совершает дерзкие набеги. Богатство, добытое армией, неисчислимо. Сейчас к Малабарскому побережью идут повозки, доверху нагруженные рисом. Голодные дни в нашей стране скоро кончатся, и сытый народ возликует, прославляя нашего царя, бога Дашагриву! — на звонкой ноте закончил Нинурта и перевел дыхание. Раздался веселый и мелодичный, словно серебряный колокольчик, царский смех.
— Говорят, жена сына царя Айодхи Рамы так прекрасна, что ее пришлось посадить на первую повозку, чтобы никто не любовался ею! Выдать начальнику отряда, совершившего набег, шестьдесят мин серебра!
— Слушаюсь, божественный! — хихикнул Нинурта.
— Но во время набега пострадала наша сестра Шурпанакха. Один дикарь, не сумев справиться с ней, изуродовал священное лицо ножом, — со спокойной злостью прервал веселье Кумбхакарна.
Дашагрива помрачнел. Он еще вчера узнал обо всех подробностях боя и страшно разгневался на сестру, которую жадность толкнула в этот поход. А жена Рамы — это залог! О, сколько он потребует за нее!.. И за честь поруганной сестры!
— Говорите дальше! — рыкнул царь, оборвав возникающий спор с братом.
— Позволь мне, божественный? — робко выдохнул Авиндхья.
— Слушаю, жрец!
— Как я уже неоднократно доносил царю царей, бог Ануан, владыка Земли, все увеличивает накал своей священной страсти. Камнеподобная голова его все чаще дрожит от нетерпеливого желания начать танец смерти. Гадатели по внутренностям предсказывают, что вот-вот владыка выкатит свой испепеляющий глаз. О, горе Ланке!
— Знаю, Великий жрец, знаю! — сказал царь, и тягостное молчание наступило в зале. — Уже давно, много лет назад посвященные советовали перенести Ланку на большой, спокойный и богатый остров на востоке. Но это потребует много сил и средств. У нас нет лишнего — мы все отдаем войскам! Дальше, — покончил с этим делом Дашагрива.
Шука почувствовал, что наступила его очередь.
— О, божественный царь наш, царь царей, бог Дашагрива! Сын мой Нарантака достиг зрелости и, вкусив от знаний, доступных его возрасту, готов служить тебе. Соблаговоли приказать ему, как выполнить долг перед божественным царем!
Дашагриве вовсе не хотелось утруждать себя раздумьями.
— Что бы ты хотел для него, Шука?
— Божественный царь! Есть одна должность на Ланке, исполнение которой при хорошем прилежании может принести царю большую пользу. Я говорю о месте младшего жреца при летающей колеснице Пушпаке.
— Да будет так. Зови.
Шука, довольный быстрым и счастливым разрешением судьбы сына, выбежал в рощу и, спохватившись, уже степенным шагом направился к фонтану. Его внимание привлекли доносившиеся оттуда звуки свирели. Легкая незатейливая мелодия звала за собой, уводя от забот и волнений этого мира.
Дойдя до конца аллеи, Шука увидел живописную картину: на коврах, расстеленных вокруг фонтана, возлежали красавицы, сверкая драгоценными украшениями, и любовались танцем юных подруг, для которых играл на свирели Нарантака.
Среди них особое внимание привлекала одна. И не столько положением, занимаемым в группе прекрасных зрительниц, сколько красотой, искус которой будил страстное желание, вырывая его из букета остальных чувств.
Губы Нарантаки бездумно заставляли стонать свирель от любовной тоски, а глаза неотрывно смотрели на Мандодари, повелительницу собрания, главную любимую жену всемогущего Дашагривы.
Мандодари, заметив Шуку, хлопнула в ладоши, останавливая танец.
— Пожелание здоровья, счастья, сыновей и любви божественного супруга его главной жене, матери принца Мандодари! — с поклоном обратился Шука к жене владыки. — Позволь, богоравная, увести сына моего Нарантаку на царский совет, где ожидает его присутствия Повелитель Золотой Ланки.
— Нам было приятно общество твоего сына, Великий Хранитель, — с вежливой почтительностью к возрасту жреца отвечала Мандодари. — Мы и впредь хотели бы наслаждаться его искусством игры на свирели. С благодарностью за доставленное удовольствие мы отпускаем Нарантаку.
Произнесенное губами прекрасной Мандодари имя юноши и ее похвалы произвели на него такое впечатление, что он неловкостью своего поклона и поспешным бегством вызвал насмешки у прелестниц. Но они тут же смолкли: повелительница с подчеркнутой благосклонностью улыбалась, глядя вслед удаляющемуся сыну Великого Хранителя закона.