Искатель. 1991. Выпуск №6
Шрифт:
Когда налетели, то пенсионера сразу сшибли, как и задумано, а участковый устоял, переднему нос расквасил да пушку выдернул. «Стоять, мать вашу!» А им-то что? Не будет же ментяра стрелять! Сейчас по тыкве и «дуру» заберем, пригодится, за нее десять штук дают…
Отскочил Лунин, вверх шарахнул. «Ложись, сволочи, перебью!» А те еще азартней прут. Пугает мент, значит, боится, с трех сторон его и ногой — вот так!
Бах! Бах! Бах! Тупая девятимиллиметровая пээмовская пуля на близком расстоянии отбрасывает человека как удар тысячекилограммового молота. Раскинулись на асфальте вареночные фигуры, даже не успев удивиться тому, что произошло,
А виновник этого переполоха делал все, как положено по инструкции: вызвал «скорую», сообщил в отдел, перевязал пострадавших разорванными рубашками, хотя двоим перевязка была уже не нужна. Но как положено после применения оружия оказать первую помощь, так Лунин ее и оказал. И дальше действовал по правилам: охранял место происшествия до прибытия первых машин, потом отправился в отдел, сдал оружие, написал подробный рапорт и, ожидая, как решат его судьбу, засел в кабинете, дооформляя неоконченные материалы. Это последнее было уже сверх всяких требований.
Но долго работать ему не дали: приехавший на ЧП дежурный следователь прокуратуры отобрал подробное объяснение, направил на медицинское освидетельствование, а потом наступил черед протоколов допроса и задержания подозреваемого. Так Лунин оказался в изоляторе временного содержания, а через трое суток плановый автозак перевез его в следственный изолятор, где для таких, как он, имелась специальная камера номер семьдесят два. Там участковый сказался в компании адвоката, патрульного милиционера и инспектора вневедомственной охраны, которые сообща проанализировали ситуацию и пришли к выводу, что его дело — труба.
Действительно, первичная информация, зациркулировавшая по общим и специальным телефонным сетям, полностью подтвердилась.
Пьяный? Установлено медициной. Мало ли что выпил сто пятьдесят при норме восемьсот, хоть рюмку, хоть наперсток — значит, пьяный!
Перестрелял троих? Факт налицо: два трупа, один человек — в реанимации.
А какое основание для стрельбы? Ссора на бытовой почве. Какая ругань, какое замечание, кто это подтвердит? Собутыльник не в счет!
И потом — у них что, ножи были, кастеты, обрезы? Ничего ведь не было! И какой тебе вред причинили? Никакого! Если бы избили в котлету: ребра поломали, зубы выбили, глаз, легкие отбили, тут, истекая кровью, мог стрельнуть одному в ногу… Вот тогда суд, может, и признал бы необходимую оборону. А так: по безоружным в упор… Это даже не превышение пределов необходимой обороны. Это превышение власти с применением оружия — до десяти лет! А вторая статья и того хуже: «мокрая», сто вторая — убийство двух лиц и покушение на убийство третьего. Тут, извините, вплоть до высшей меры…
Поначалу, конечно, никто «вышки» не предполагал. Думали, влепят десять-двенадцать, — тоже не мед, конечно… Но механизм расследования закрутился, все набирая обороты. Потерпевшие из богатых семей, родственников, друзей, знакомых видимо-невидимо. Все со связями, при деньгах. Шум подняли страшный.
«Правовое государство строим, а пьяный мент на улице людей расстреливает!» Телеграммы во все инстанции, письма с сотнями подписей, демонстрацию перед горкомом организовали, голодовку устроили. В городской газете статья: мол, беззаконие служителей закона особенно недопустимо, дело Лунина должно стать примером отхода от произвола властей! Ну и все в таком же духе.
В любом следствии по серьезному делу, кроме видимых механизмов, есть множество скрытых рычажков, кнопочек, пружинок… Могут они незаметно затормозить машину правосудия, могут наоборот — раскрутить на полную. А Лунин инструктора райкома у черного хода промтоварной базы с сумкой дефицита задерживал. Под Новый год масло и конфеты, для исполкома приготовленные, заставил в свободную продажу пустить. Руководителей дискредитировал: директора райпищеторга пьяным за рулем поймал, завмага, как преступника, в милицию притащил…
Много, очень много обид на Лунина накопилось и в районе, и в городе. Конечно, никто ничего не высказывал, не злорадствовал, старого не припоминал, и характеристику начальник хорошую выдал: боролся с преступностью, задерживал, раскрывал. Правда, для самостраховки дописал: склонен к самоуправным действиям, на замечания реагирует некритически, к советам не прислушивается. Но в целом характеристика нормальная, не придерешься. А маховик следственный раскрутился вовсю, потом выездная сессия суда и приговор под аплодисменты — высшая мера!
Суд вроде как мнение всего общества выразил, хотя бывало частенько, что народ одного требует, а судейская машина еле-еле поворачивается, на тормозах спускает, будто заело что-то в механизме. А тут — полное единство позиций правосудия и граждан!
Сослуживцы было решили, что это кость толпе бросили, чтобы успокоить, а кассационная инстанция смягчит приговор втихую, так тоже часто бывало. Нет, Верховный суд приговор оставил в силе. А теперь и центральная власть свое слово сказала…
— Это они в политику играют, — вслух рассуждал Иван Алексеевич. — Мол, люди властью недовольны, а зря — власть ни при чем, отдельные исполнители палку перегибают! Но времена, мол, сейчас другие, и мы таких негодяев беспощадно наказываем… Только если сторожевого пса за усердие казнить, то кто охранять будет? Они того не понимают, что сами под собой сук рубят!
Попов с такими рассуждениями, если бы они велись абстрактно, никогда бы не согласился. Но применительно к делу Лунина они были убедительны, и он поддерживал Ромова. Тот довольно улыбнулся.
После поминок поехали по домам, но Сергеев вышел вместе с Поповым.
— Дело есть, Валера, — возбужденным шепотком сказал он. — Давай зайдем к тебе на полчасика…
Валентины дома не было, они устроились на кухне. Пить гигант отказался, Попов заварил крепкий чай и, переступая через ноги зажатого между шкафом и холодильником Сергеева, который явно не вписывался в размеры малогабаритки, собрал на стол.
— Я ведь Лунина с детства знаю, жил-то у него на участке и скажу: настоящий мужик! Справедливый, смелый… Я, может, из-за него в милицию пошел, по примеру, что ли…
Сергеев медленно произносил слова, уставясь неподвижным взглядом в какую-то точку перед собой.
— Но ведь должна же быть справедливость! — вдруг быстро и горячечно заговорил он. — Если Лесухина миловать, а Лунина расстреливать — значит, все наоборот, навыворот! Они там, — он указал вверх, — по-своему решают, нас в расчет и не берут, но мы-то тоже можем по-своему решить? По справедливости?