Искатель. 1998. Выпуск №8
Шрифт:
И тут случилось неожиданное. Лера из пунцовой снова стала бледной, да что там бледной — белой как мел. Она уставилась на Ольшанского невидящими глазами и произнесла непонятную фразу:
— Этого не может быть… Этого не может быть… Я сойду с ума, если это правда… Господи, какой позор!
Она покачнулась на стуле и стала валиться на пол. Настя бросилась к ней, но не успела подхватить, и Лера Немчинова неловко и некрасиво упала рядом со столом следователя.
— Обморок, — констатировала Настя, подняв ей веки. — Вызывайте врача.
— Доигрались, — со вздохом сказал Коротков, выруливая с проспекта Мира на Садовое кольцо.
Настя уныло молчала. Леру, выведенную из обморока, увезли в больницу и положили в кризисное отделение. У неё был сильный психогенный шок, она ни с кем не разговаривала, а врачи запретили её тревожить расспросами. Но ситуация стала острой,
И вот теперь, побывав в больнице, Настя и Юрий ехали к Вячеславу Олеговичу.
— Расскажи поподробнее про деда, — попросила она. — Какой он, как говорит, как держится.
— Говорит — как пишет! — с пафосом воскликнул Юра. — Но если серьёзно, то по его речи не скажешь, что он девять лет провёл за «колючкой». Знаешь, есть такой тип высококвалифицированных рабочих, которым с детства вложили в голову правильную мысль: любой труд достоин уважения и почёта, если делается с душой, умом и вдохновением, и то обстоятельство, что в графе «социальное положение» человек пишет «рабочий», совершенно не означает, что он имеет право быть полуграмотным и дурно воспитанным. Я в своё время встречал таких людей, правда, их было не так уж много, зато сейчас их, как ни странно, куда больше.
— Это результат ломки старой идеологии, — засмеялась Настя. — Раньше у нас уважали только тех, кого ЦК разрешал или велел уважать. Космонавтов там, актёров, крупных учёных, партийных боссов. Рабочих тоже было велено уважать, но делалось это так неискренне, что никого обмануть не удавалось. А теперь у нас во главе всего деньги. Если твой труд позволяет хорошо зарабатывать и достойно содержать семью, то уже никого не интересует, какой это труд, ручной или интеллектуальный. Профессор-академик-лауреат сегодня пустое место, если сидит на государственной зарплате, зато бригады рабочих, делающих качественный ремонт, вызывают всеобщее уважение и очень прилично зарабатывают. Вот и кинулись бывшие работники умственного труда и служители искусств овладевать рабочими профессиями. Поговоришь с такими — и полное ощущение, что на светском приёме побывал. Вон Стасов недавно новую квартиру ремонтировал, так у него бригадир был профессиональным музыкантом, а прораб — профессиональным художником. Работали как звери, квартира получилась — загляденье, а он иногда после работы специально к ним приезжал просто потрепаться и говорил, что давно уже не получал такого удовольствия от общения с малознакомыми в сущности людьми.
— А как же бандюки и братки? — возразил Юрий. — Они ведь тоже в криминал полезли, потому что сегодня любой труд почётен, лишь бы деньги приносил.
— Ну что ж, две стороны одной медали. Так всегда бывает, если какой-то процесс влечёт за собой хорошие последствия, то и негатив тут как тут. Не зря же американцы говорят, что преступность — это та цена, которую общество платит за демократию. За всё надо платить, или, как говорит мой папа, бесплатных гамбургеров не бывает. Ты, между прочим, про деда рассказывал, а сам спровоцировал меня на какие-то политико-философские изыски. Возвращайся на грешную землю.
— А это я тебя проверяю, — нахально заявил он. — Ты ж теперь крупный аналитик, вот и займись обобщениями, покажи мне, скромному работяге-оперу, уровень своего мышления.
— В лоб хочешь? — без обиняков спросила Настя.
— Лучше по лбу, — быстро ответил он. — Ладно, не дуйся, я дурака валяю. Значит, дед. Дед, дед, дед… — задумчиво повторял он, не сводя глаз с дороги и выискивая просвет между машинами, куда можно было протиснуться, чтобы успеть перестроиться перед поворотом. — Ага, вот так. Дед у Леры Немчиновой совершенно замечательный. Выдающийся, можно сказать, дед. Если оставить в стороне эмоции, то можно утверждать, что он безумно боится за свою единственную внученьку, причём источник этого страха лежит не в чём-то конкретном, а как бы витает в воздухе. Знаешь, как некоторые родители боятся «упустить» ребёнка. Вроде он ещё ничего такого не сделал, хорошо учится, не пьёт, не курит, с плохими компаниями не водится, но они всё время боятся, что это может случиться. Вот и дед Немчинов. Лера, по его представлениям, нормальная хорошая девушка, подозрительные личности вокруг неё не крутятся, но он живёт в постоянном страхе, что с ней что-нибудь случится. Не в том смысле, что кирпич на голову упадёт или машина разобьётся, а в смысле кривой дорожки, по которой Лера может пойти. На чём основаны эти страхи, я не понял, но они есть,
— А что удивительного? Почему он не мог тебе об этом сказать?
— Я бы ни за что не сказал чужому человеку такое. Удавился бы, но не сказал. Ну ты сама посуди, как это так, вдруг признаться, что ты подсматриваешь за близким человеком.
— Ты бы не сказал, а он сказал. Чего ты его по себе меряешь? Он другой. У него жизнь была другая, характер другой, мышление не такое.
— Интересно, а ты сама сказала бы?
— Я-то? — Настя задумалась. — Не знаю. Я бы не подсматривала, это во-первых. То есть для того, чтобы я это сделала, мне нужны были бы очень веские основания, очень серьёзные причины. Но если бы эти причины были, то, значит, была бы проблема, которая меня так сильно беспокоит, что я готова на всё. Я готова поступиться собственным самолюбием, только чтобы её разрешить. И в этом случае я, конечно, призналась бы, если бы только надеялась, что это поможет. Это во-вторых.
— Не теоретизируй, Ася, ты лучше на фактах покажи. На фактах-то оно нагляднее получается.
— Ладно, давай на фактах. Я, к примеру, подозреваю, что мой горячо любимый муж является иностранным шпионом. Вернее, нет, не так. Я знаю, что вокруг моего мужа крутятся какие-то люди, которые мне подозрительны. Мне кажется, что они хотят втянуть его во что-то нехорошее или могут захотеть это сделать, например, в шпионаж. Я, естественно, говорю с ним об этом, и он, точно так же естественно, посылает меня с моими подозрениями подальше и популярно объясняет, что это очень хорошие и приличные во всех отношениях люди и я не имею права думать о них дурно, а если я так думаю, то я полная идиотка. Его слова меня не убеждают, я продолжаю думать в том же направлении, потому что мне кажется, что мой муж слеп и чрезмерно доверчив. Но поскольку он по-прежнему вращается среди этих людей, я становлюсь предельно внимательной ко всему, я подглядываю, подслушиваю и роюсь в его вещах, чтобы сразу же заметить признаки неблагополучия. Пока ничего не происходит, у мужа я не нахожу никаких подозрительных бумажек или непонятно откуда взявшихся денег. Но я начеку. Я хочу успеть вовремя оградить его, если что-то такое начнёт намечаться. И вот на моём скорбном пути появляется человек из милиции… Нет, почему из милиции? Я же собралась подозревать мужа в шпионаже, значит, появляется человек из ФСБ. Я отдаю себе отчёт, что он, в отличие от меня, в шпионских делах профессионал, он имеет доступ к нужной информации и обладает всякими разными знаниями, умениями и навыками, которыми не обладаю я. А муж пока ещё ничего такого не совершил, так что ответственность ему не грозит. И я с большим удовольствием поделюсь с этим человеком из ФСБ своими опасениями в надежде на то, что он обратит внимание на тех людей, которые мне так не нравятся, и ежели они в чём-то нечисты, то с ними разберутся, пока они ещё моего несчастного супруга ни во что такое не втянули. И если нужно будет, то я признаюсь, что подсматривала и подслушивала. Да я в чём угодно признаюсь, только бы до беды не дошло! Речь, конечно, не обо мне, потому что я по сути своего характера не могла бы выйти замуж за мужчину, за которым нужно ходить по пятам и водить за ручку, я в данном случае выступаю от имени абстрактной женщины, но с вполне конкретными проблемами. Вот такая вот конструкция, солнце моё незаходящее. Убедительно?
— Вполне. Если следовать твоей логике, то дед Немчинов пытался сдать нам Вильданова. Не зря же он мне альбомы с рисунками показал, не зря же рассказал, что Лера часто разговаривает по телефону с неким Игорем, а юноша на рисунках просто поразительно похож на известного певца, которого по телеку показывают. Он хотел, чтобы мы знали о её знакомстве с Вильдановым. Выходит, дед ждёт беды с этой стороны?
— Выходит, — согласилась Настя, — если ты его правильно понял. Но если дед умнее, чем мы с тобой даже можем предположить, то не исключено, что он затеял какую-то сложную игру. А мы пока не понимаем, какую. Ты куда проскочил? Здесь надо было поворачивать.
— Ну извини. Надо предупреждать заранее, я же у Зотова не был.
— Ничего, по параллельной улице проедем.
Зотов, судя по всему, вернулся домой буквально за несколько минут до их прихода. Мокрая от снега дублёнка висела в прихожей, а на полу виднелись свежие следы ботинок.
— А куда пропал господин Вильданов? — поинтересовался Юрий, снимая куртку. — Мы сегодня ни по одному телефону не смогли его разыскать. Он не уехал ли из Москвы, часом?
— Он дома, — коротко ответил Зотов. — Я запретил ему отвечать на звонки. У него скоро большой концерт, он должен много репетировать, а Игорь пока что даже тексты новых песен не удосужился выучить. Приходится сидеть с ним, как с маленьким, и заставлять учить уроки.