Искатель. 2013. Выпуск №5
Шрифт:
Первый ли я гляжу на руины? Поднимаю валяющиеся на полу склянки с разбавителями, обыскиваю одежду в прихожей, включаю свет в ванной, перетряхиваю пепельницы в поисках еще теплых окурков — жду хоть малейшего знака, намека на то, что здесь уже были, что это кто-то из них прибежал сюда — грязный, запыхавшийся, одуревший, с кровью на лице… Надеюсь, что воздух еще полон густым отзвуком его беспорядочных шагов. Но комнатный сумрак холоден. А битва с вещами случилась не позже, чем Крымская война.
Сбросив с дивана мусор, сажусь и пытаюсь хоть немного успокоиться. Руки все равно трясутся, точно живут своей, отдельной от остального
…чество всегда карало исключительно шарлатанов-лекарей, а шарлатанов-больных почему-то никто и пальцем не трогал. Хотя крови, поверьте, они выпивают не меньше. Я не сомневался, что с Валентинычем все вновь закончится здраво. Вот только на разгадку на этот раз требовалось куда больше времени, чем обычно. И о том, чтобы отказать ему, речи не шло: во-первых, Валентиныч все равно не отвязался бы, а во-вторых, он предлагал хорошие деньги. В общем, я оказался бессилен, как клоп перед пылесосом. Взял короткий отпуск, несколько смен белья, любимый кофе — и съехал на дачу, где Колька жил с тех пор, как стал народным помазанником. И поскольку я терял как минимум неделю жизни, то решил до дна испить ту чашу возможностей, что дарует загородный быт бледнокожим сынам мегаполисов. С утра — рыбалка, днем — прогулка по лесу, вечером — чтение на открытой террасе… Мечта, из высокого царства которой меня мигом сбросили в пресную действительность.
Дневная жара раскалила и ночи: они стали душны до барабанной дроби в висках. Я не находил себе места. То, объятый жаждой воздуха, выскакивал на балкон, то возвращался в кресло и снова брал книгу, то тащился на кухню за стаканом воды. Валентиныч тоже ворочался и кряхтел, не в силах договориться с Морфеем. Вяло сопеть он начинал лишь перед самым рассветом, уткнувшись в спинку дивана. У меня же не получалось ни поспать утром, ни прикорнуть после обеда. В итоге обострились мои проклятущие боли, и я стал все чаще припадать к коробочке с таблетками. С нею мы неразлучно сожительствовали уже давненько — с самых первых послеординаторских годов.
Я поймал ее на рыбалке со старинным корешем — аккурат в Новый год. Хмурым, бессолнечным утром, исполненным какого-то сырого мороза, от которого хочется кашлять, даже если ты совсем здоров, мы затосковали по любимому промыслу. И, наскоро собравшись, вылетели на озерный лед прямо на «Ниве». Нет, не провалились. Напротив, нашли хорошее место, провертели лунки и даже по разу что-то из них вытянули. Но накануне мы пережили бурное застолье, а холод стал железобетонным оправданием для опохмела. И на обратном пути, уже в темноте, мой друг чересчур лихо разогнался и чересчур поздно заметил, что машина подлетает к берегу. Резко затормозив, он раскрутил «Ниву» и завалил ее на бок. Дверная стойка оказалась слишком жесткой. Почти сутки я не приходил в сознание, а в память об отдыхе получил косой шрам у виска. И эту самую коробчонку.
Чем пустее становилась она, тем раздраженнее — я. И оттого, что не видел у Валентиныча
— Да что я, в самом деле, твою работу не признаю?! — Валентиныч раскладывал листы на столе. — Ты вот свой почерк отличаешь от других? Так же и здесь. Я вижу, что это — мое.
— И в чем проблема?
— В том, что я совершенно не помню, как это рисовалось.
— Ну, может, давно было? Забыл! Я вот ни за что не процитирую всех рецептов, которые за месяц выписал. А уж за год — и подавно.
— Шуткуете, милостивый государь? Я все свои работы помню! Как и что писал, помню! Полный список, конечно, не назову. Но если увижу — узнаю сразу!
— Каждый набросок?
— Это что, по-твоему, набросок?! — он схватил со стола карандашный рисунок. Косые струи нездешнего, тропического ливня разбиваются об асфальт. Небо — одна сплошная туча, по краям которой лютуют молнии. И в их отсветах за пеленой дождя видна фигура человека в плаще. Лица не разглядеть — скрыто шляпой. Но ощущение, что оно вот-вот покажется: человек оборачивается, точно на крик.
— Это набросок?! — уже вопил Валентиныч. — Это готовая работа! Причем далеко не самая провальная!
— Ну а если… Если ты тогда работал над несколькими вещами? Более крупные запомнил, а мелкие…
— А это? — он не слушал. — Тоже набросок?!
Пастель. Все контуры немного размыты: морское дно. Зеленоватая вода, камни, водоросли, а в самом центре — слегка занесенное песком тело утонувшей девушки. Кажется, даже заметно, как колышутся волосы…
— Ты посмотри, посмотри, глаза раскрой! — Валентиныч совал работы мне в руки. — Каждая из них — история! И все детали прописаны. Если это эскизы к моим картинам, найди у меня хоть одну похожую вещь! Найди — я тебе пятьдесят тысяч зеленых дам. Сразу же!
Пейзаж. Залитый солнцем луг, усталое великовозрастное дерево, дремлющий вдалеке лес, желтый домик с резным крылечком… Только все — прогнутое внутрь, точно вытягиваемое в вакуумную трубу. Кто-то рассматривает этот микромир через лупу. «Глаз насекомого» — поясняла надпись на обратной стороне.
— Понюхай! — продолжал Северцев. — Не так давно все сделано — вот в чем штука! А я не помню!
— Так, может, ты переутомился. Не замечал в последнее время, что стал более рассеянным, медлительным?..