Искатель. 2013. Выпуск №5
Шрифт:
— Вот дьявольщина! Ну всегда так, — бормотал человечек и силился подняться. Но, заметив, что я подошел почти вплотную, вдруг выставил вперед коротковатые, пухлые руки и вскрикнул:
— Ни шагу, ни шагу больше! Вы и так все прекрасно видите!
Нет, этот господин оказался вовсе не страшен. Он был скорее потешен — и потешность кратно росла с каждым жестом, которым он хотел придать себе строгости. Даже я, как ни был встревожен и сбит с толку всеми событиями, все же сделал над собой усилие, чтобы не улыбнуться. Низкорослого, пухлого, неуклюжего — этого субъекта, казалось,
Пухлый господинчик между тем встал. На носу его по-прежнему поблескивали исполинские солнцезащитные очки — хотя все вокруг давно плавало в ночном мраке. Из-под ушанки, как непослушный локон, выбился вопрос.
— Вы… вы… вы, наверное, догадываетесь, что я неспроста вас искал?
— Стал бы я так бегать за вами, если бы хоть о чем-то догадывался…
— Но все-таки вы меня вспомнили!
— Я — вас? Это что — шутка?
— Ой, ну ладно, ладно, не прикидывайтесь!
— Знаете что, уважаемый?! Во-первых, я ни хрена не вспомнил, а во-вторых… вам не кажется, что при вашей комплекции вам лучше быть повежливей? — Мне отчего-то казалось, что я разговариваю не с ним, а с собственным отражением в непроницаемых стеклах его очков.
— Повежливей… Повежливей… — он, точно ребенок, повторял за мной последнее слово. — Да, конечно. Извините. Просто я думал, вы притворяетесь.
— Как это — притворяюсь?
— Ну, вот так. Делаете вид, что мы не знакомы.
— Разумеется, мы знакомы. Я целых семь раз видел вашу куртку. Мы старинные друзья!
— Но вы же должны…
Я схватил его за воротник.
— Слушай, мне надоело здесь с тобой расшаркиваться! Говори, какого лешего ты за мной везде ползаешь? Чё те надо?
На мгновение толстяк замер, как глухонемой, не понимающий, что ему втолковывают. А затем — два внезапных, порывистых движения, и очки с шапкой оказались на земле. Обнажились испуганные, добродушные голубые глаза и рыжие волосы, обреченно теснящиеся по краям лысины.
— Неужели вы меня совсем не помните?
С этим милым, трогательным рохлей невозможно было быть злым.
— Я вас впервые вижу, Дмитрий.
— Впервые видите, но называете имя…
— Не я его называю. Его назвали ваши друзья. Тогда в кафе. Быстро вы от них смылись. Они обиделись, наверное.
— Никакие они мне не друзья. Я вообще понятия не имею, кто эти люди.
— Да ну! Обознались?
— Можно сказать и так…
— «Можно»? Дмитрий, в моей жизни в последнее время и так многовато странностей, и я не собираюсь…
— Я не Дмитрий!
— А кто ты тогда, палки-елки?! — Я снова почувствовал в предплечьях тот нервный зуд, что может в любой момент начать искать себе выхода.
Толстяк сорвал с себя шарф — последнее, что закрывало его лицо.
— Ну посмотрите, посмотрите внимательней! Вы должны хоть что-нибудь вспомнить!
Его взволнованность была столь искренней, что на миг мне даже померещилось, будто и вправду мелькнуло в этом гладком розоватом лице что-то отдаленно знакомое. Но, приглядевшись, я окончательно уверился: не знаю я его. Не знаю до такой степени, что даже неудобно.
— Мне жаль. Ничего не вспоминается. У меня травма головы была. Наверное, это из-за нее…
Толстый вцепился мне в рукав, а его глаза, до этого полные страха, вдруг стали пытливо вглядываться в мои.
— Невероятно! Невероятно! — повторять слова, видимо, было его болезнью. — Вы Богом мне посланы. Травма, травма… А что за травма? Расскажите!..
— Я что-то и так многовато рассказал! А от вас еще ничего не услышал. Раз уж вы оказались не Дмитрием, так, может, для начала представитесь?
— Да, да, разумеется! Меня… меня зовут Женя. Евгений… Сей… сейчас… сейчас я постараюсь объя…
…снить вам ваше положение? Шлялся где-то три дня, на вызовы не являлся… Вы вообще знаете, что за это бывает?
— Вот только не надо, ко всему прочему, в таком тоне! Если у вас есть в чем меня обвинить — обвиняйте. Нет — извиняйтесь! То, что вы делаете, — чистой воды произвол!
Серые, водянистые глаза следователя не отрываются от меня, тогда как его тело медленно поворачивается на кресле. Влево — вправо, влево — вправо.
— Ну вот. Снова корова. Мы вам услугу оказали, уважаемый. Вы представляете, что могло бы быть, если бы первыми вас нашли не мы?
— А кто же, любопытно? Марсиане?
— Вы его знали не один год. Знали, знали! Глупо отрицать. И вам было известно, что он не в ларьке жвачкой торгует. У него, между прочим, фонд, а фонд — это деньги. Много людей заинтересованных. Я понятно изъясняюсь?
— Относительно.
— Ну, а раз так, то повторяю: давайте вы лучше нам сами расскажете — чтобы без лишних неприятностей.
— И что же я должен рассказать?
— А все. Для начала… Для начала, куда вы ехали сегодня, когда вас выловили? — И он торжественно водружает подбородок на постамент сцепленных рук.
А может, правду ему? Сразу всю. Интересно, кто раньше прискачет — конвой или санитары из Кащенко? А еще лучше — выбежать. С разгону пробить коридорное окно и по пояс высунуться в осеннюю промозглость. Нет, промчаться по ступеням куда-нибудь в подвал и опустить голову в шумящий ржавой водой унитаз. Да что угодно, только бы освободиться от этих глаз-студней, обмазывающих тебя чем-то липким!
— В область.
— Куда именно? Зачем?
— Рыбачить мне там нравится.
— Что-то удочек при вас не было.
— А я по дороге кусты ломаю.
— Вы, я вижу, опять ничего не поняли. Может, задержание оформить? Посидите, подумаете.
— Помилуйте, за что?
— Почему не являлись по нашим вызовам? Где вы вообще были все это время?
Вопросы, которые большинство людей с избытком наполнило бы гневом и возмущением, следователь произносил голосом автомата, объявляющего точное время. Такому самообладанию любой позавидует. Держись, держись, будь достойным противником! Они не знают! Иначе он давно сказал бы.