Искатель. 2013. Выпуск №7
Шрифт:
Дверь открылась только после шестого или седьмого звонка. Элеонора Львовна — в каком-то запредельно роскошном куске пестрой ткани, причудливо обернутом вокруг тела, с початой бутылкой коньяка в одной руке и рюмкой в другой, возникла на пороге, покачнулась и светски осведомилась:
— Вы ко мне, господа? Вообще-то я не ждала гостей…
— А по-моему, очень даже ждали, — возразил Егор, чувствуя неимоверное облегчение: жива, слава тебе, Господи. — Кто был у вас в гостях?
— А, — мадам Элеонора махнула
— Савелий Ерофеич?
— Ну, — Элеонора Львовна доверчиво прижалась к Егоровой груди и объяснила: — Понимаете, я подумала: я одна (мой Витольдик скончался двадцать лет назад… Тоже, кстати, кобель был еще тот), он один… Так почему бы нам… ну, вы понимаете меня? Я пригласила его в гости. Купила коньяк, накрыла стол. Он пришел, я сказала ему… А он… — она досадливо вздохнула. — «Извините, Элечка, но мы с Катей… С Екатериной Николаевной…» Что он, черт побери, нашел в этой лабораторной крысе? Она моложе меня всего на три года, а выглядит, между прочим, на пять лет старше. Послушайте, давайте выпьем. Не могу же я, как алкоголик, в одиночку…
— Давно Ерофеич ушел от вас?
— Откуда я знаю. Где-то полчаса назад.
— Он поехал к Екатерине Николаевне?
Элеонора Львовна гордо выпрямилась.
— Вот это уж мне абсолютно безраз… безразлучно. То есть безразлично. Так ему и передайте, когда встретите.
Егор с Дамиром переглянулись.
— Я к горничной, — проговорил Дамир. — Вы оставайтесь здесь. Пить больше не давайте и на всякий случай вызовите «скорую»…
— Поздно, — возразил Егор. — Она в одиночку выхлестала полбутылки. Если в коньяке был яд…
— Какой еще яд? — нахмурилась Элеонора Львовна. — Нет, по-моему, вы все-таки пьяны…
На этот раз ни звонить, ни стучать не пришлось: дверь поддалась сразу, стоило лишь слегка толкнуть ладонью. Крошечная полутемная прихожая с аккуратным шкафчиком для одежды, допотопный телефон на тумбочке — черный и вытянутый вверх, словно старинный комод, единственная комнатка-маломерка (гостиная, она же спальня)… Посередине комнаты — празднично накрытый стол под малиновой бархатной скатертью: салат «Оливье», заливная рыба, сыр, зелень, тушеное мясо в горшочке, початая бутылка «Каберне»…
Неподвижная женская фигура в кресле, и перед ней — почему-то коленопреклоненный — Савелий Ерофеич, и плечи его сотрясает крупная дрожь, сопровождающая странные звуки: то ли смех, то ли плач… Вот он услышал шаги за спиной, обернулся и страшно прохрипел, отгораживаясь ладонями:
— Это не я… Я ни при чем, клянусь! Она была уже мертва, когда я пришел!!!
— «Каберне» принесли вы?
— Что? — с трудом переспросил Ерофеич. — Нет, я купил «Мукузани», ее любимое, только не успел вынуть из пакета — мой пакет в прихожей… А «Каберне» уже стояло на столе, это я хорошо помню.
— Когда она умерла? — сухо спросил Колчин, не оборачиваясь.
Тучный врач с белой, как у деда Мороза, бородой шумно высморкался в носовой платок («кажется, у меня грипп или, как минимум, ОРЗ, а работать некому, неделю назад Юраша уволился, чтоб ему ни дна ни покрышки, я по его милости даже больничный взять не могу…»).
— Часа два — два с половиной назад.
— А причина?
— Яд, — врач снова высморкался. — Следы пены в уголках губ, отек горла, синюшные веки… Определенно — отравление. Вообще, любопытная дамочка.
— В каком смысле?
— А ты обрати внимание на стол, точнее на сервировку. Я поначалу подумал, что она ждала гостей, но…
Колчин оторвался от протокола.
— Да, ты прав. Сервировка по высшему разряду, как раз для романтического ужина вдвоем. Но при этом — один прибор, один бокал, одна тарелка…
— Я бы сказал, дамочка решила красиво уйти из жизни. Лавры Сары Бернар покоя не давали: та тоже, прежде чем выпить цианид, сделала прическу, маникюр, надела вечернее платье, села в кресло…
— Бред. — Колчин раздраженно встал, подошел к Егору (тот стоял, всеми забытый, в уголке между сервантом и дверным косяком и безучастно наблюдал за происходящим в комнате) и жестом попросил сигарету.
— Вы еще здесь? — нелогично спросил он. И вдруг добавил: — Скажите, у вас нет ощущения, что вся эта чертовщина вертится вокруг вас?
— Не понял, — растерялся Егор.
— Посудите сами. Юлию Милушевичу ею коллекция досталась от отца — то есть он владел ею много лет. Медальон императора у госпожи Блонтэ был похищен два года назад — и эти два года мирно лежал в сейфе, в «потайной» комнате, а парижская полиция имела классический «глухарь» (оказывается на набережной Орфевр работают не одни сплошные комиссары Мегрэ). Понимаете, о чем я? Все было относительно спокойно, но вот на сцене появляетесь вы — и в особняке начинают умирать люди…
Егор вдруг почувствовал беспокойство. Словно тонкая игла проникла в подкорку головного мозга. И источник этого беспокойства находился где-то совсем рядом, только протяни руку. Коридор, коврик под ногами, зеркало, тумбочка, угол серванта…
— Николаич, глянь, — окликнули следователя, — тут кое-что любопытное…
Угол серванта, тумбочка, зеркало, коврик, салфетки с вышитыми краями…
— Пойдемте посмотрим, Егор, — сказал Колчин. — Может быть, сейчас мы найдем ответы на все вопросы.
Худой эксперт, облачившись в хирургические перчатки, выдвинул нижний ящик серванта, вытащил оттуда некий бесформенный сероватый комок и жестом подозвал к себе супружескую чету, примостившуюся на диване, — соседей покойной по лестничной клетке.
— Понятые, подойдите поближе.
Миниатюрная бабулька в байковом халате поднялась, помогла встать супругу, седоусому старикану с массивной тростью в руках, и они вдвоем послушно просеменили к столу. Егор привстал на цыпочки и посмотрел поверх их голов.