Искатель. 2013. Выпуск №7
Шрифт:
Глава 16
Скала
За 182 года до финала.
Начало мая 1821 года, о. Святой Елены, Лонгвуд
Розы приучают к нежности, терпению и тишине. Я видел их каждое утро, выходя в сад, и здоровался с ними, приподнимая шляпу, прежде чем пройти в дощатый сарай за лейкой, граблями на длинной ручке и крохотной лопаточкой, с помощью которой я рыхлил почву. В этом саду, в местечке под названием Лонгвуд-хаус (ох уж эти английские названия!), было множество роз, собранных со всех уголков мира. Они прекрасно уживались друг с другом и с местными сортами — благодаря
Я уцелел — непонятно как и зачем, когда целый мир вокруг, поглощенный прошедшей войной, рухнул и рассыпался в прах. И уже под новым именем — Люсьен Жизак — отправился в Фуа, в пассажирском дилижансе, что отправлялся раз в три дня с Почтовой площади маленьком городке Эльзасе на севере Франции. Коли уж человек, оставивший мне имя в наследство, когда-то жил в этом городке, то и мое путешествие (я надеялся, последнее) просто обязано было начаться там же…
Наш дом я разглядел издали. А подойдя поближе, увидел во дворе незнакомого мужчину — лет пятидесяти, худого и успевшего загореть до черноты (весна в этом году выдалась ранняя и жаркая), в рабочей рубахе и соломенной шляпе, которую он носил на крестьянский манер, полями вниз. Он сидел на деревянном чурбаке, смолил трубку и очищал от земли мотыгу.
Из дома тем временем вышла девушка с глиняным кувшином в руках.
Подала кувшин мужчине, тот кивком поблагодарил и надолго припал к горлышку. Я решил про себя, что он только что закончил какую-то тяжелую работу. Вот он утолил жажду, вернул кувшин девушке, та подняла голову и случайно встретилась со мной взглядом.
Кувшин упал в пыль. Девушка, точно сомнамбула, переступила через него, сделала шажок, потом другой — и вдруг ринулась ко мне со всех ног, подобрав полы платья. С разбега уткнулась лицом в мой запыленный мундир, обвила тонкими руками и выдохнула:
— Батюшка…
…Мужчину звали Жаком Асси, а его жену — Жоржеттой. Они уехали в Невер, промыкались там несколько месяцев в поисках работы, чуть не умерли с голоду и вернулись назад, в Фуа, — тут еще можно было прокормиться за счет натурального хозяйства. Их собственный дом был продан за долги, и они поселились здесь — с согласия Жанны, которая к тому времени осталась одна.
— Не прогоняй их, отец, — попросила Жанна, хотя я и в мыслях не держал подобного. — Они и вправду были очень добры ко мне. С тех пор, как…
Она не закончила, но я все понял.
— Давно это случилось?
— В тот год, когда была война с русскими, — хмуро ответил Жак. — Она долго болела, ваша жена. Мы ухаживали за ней как могли, но… Это была чахотка.
— Где ее могила? — глухо спросил я.
Жак тяжело поднялся из-за стола.
— Здесь недалеко, возле церкви. Пойдемте, месье, я провожу…
Я прожил в Фуа до конца июня. Потом уехал, взяв Жанну с собой. Я уговаривал ее остаться дома — так мне казалось безопаснее. Однако девушка была непреклонна. «Я уже не та маленькая девочка, которую ты когда-то оставил, — сказала она мне (мы сидели на крыльце и смотрели на закат). — Матушки больше нет, и теперь меня здесь ничто не держит».
— Ты не понимаешь, о чем просишь, — тихо повторил я. — Ты говорила, будто эти люди — Жак и Жоржетта — были добры с тобой (действительно добры, подумалось мимоходом, могли ведь и выставить сиротку за порог, кто бы помешал?). А я… Кто я тебе? Даже не родной отец…
— Ты был моим отцом много лет, — твердо сказала она. — Если ты уедешь без меня — что ж, я пойду пешком за твоим дилижансом, только и
И я не нашел сил ей возразить.
На остров мы попали благодаря капитану Дорнэ — тому самому, что сунул мне в руки флягу с вином возле переправы через Березину. Мы встретились с ним в порту, откуда уходил корабль с Бонапартом на борту. Дорнэ обрадовался мне, как старому знакомому, и заявил, что его превосходительству генералу Гурго срочно нужен слуга — взамен сбежавшего незадолго до отплытия на Святую Елену («Нынче не встретишь настоящую преданность, Жизак, не то что раньше…») Надо ли говорить, что я согласился. Это был шанс для меня. Уж не знаю, кто подарил его мне: Бог или Его вечный оппонент…
За годы, проведенные на острове, Жанна сама будто превратилась в распустившуюся розу: прекрасное лицо с тонкими чертами, стройное тело, высокая грудь и изумительной красоты волосы цвета жженого меда, при одном взгляде на которые я живо вспоминал мою Франсуазу — наверное, именно от нее Жанне досталось такое богатство… Впрочем, я всегда ругал себя за подобные мысли: совсем спятил, старый маразматик, как может Жанне достаться что-либо от фактически чужой женщины…
Еще до отплытия на остров я отдал Жанне-Луизе медальон, принадлежавший когда-то ее матери, Шарлотте де Роан. И однажды увидел, как девушка показывает его какому-то молодому человеку — высокому, худому, одетому в просторную рубаху, в каких ходят уличные артисты или художники. Новый знакомый Жанны действительно оказался художником. Причем, несмотря на молодость, весьма известным во Франции. Его звали Жан-Батист Огюстен — он как раз осторожно, мазок за мазком, накладывал краски на холст. Я знал, что художники не любят, когда кто-то рассматривает их незавершенные работы, но любопытство пересилило. Я подошел сзади и заглянул Огюстену через плечо.
Портрет и впрямь обещал получиться великолепным. Впрочем, как объяснил молодой человек, это был не портрет, а эскиз к миниатюре, которую Огюстен потом планировал поместить в медальон.
Наш разговор был прерван стуком копыт. Мы обернулись и увидели нескольких всадников, галопом вылетающих из-за кромки миртовой рощи. Все, кроме одного, были одеты в парадные военные мундиры, лишь один — тот, что скакал впереди, составлял исключение. На нем были белые панталоны, высокие сапоги для верховой езды и простой серый сюртук с воротничком-стоечкой. Я даже решил, будто человек попал в эту кавалькаду по ошибке. Но уже через пару секунд я вдруг понял, что смотрю только на него, переднего всадника, позабыв об остальных. Вот всадник натянул поводья, ловко спрыгнул на землю и взбежал вверх по ступеням.
— Сир, — проговорил Огюстен и с почтением поклонился. Я поспешил последовать его примеру.
Мужчина осмотрел незаконченный портрет и одобрительно хлопнул юношу по плечу.
— Отличная работа, сударь. Жаль, вы уехали в эту чертову глушь. Могли бы блистать в Париже, и вам бы завидовали…
Огюстен с улыбкой покачал головой.
— Я уверен, что сейчас мне завидуют гораздо больше, ваше величество.
— Ваше величество? — шепотом повторила Жанна-Луиза, и я увидел, что она побледнела.
Всадник обернулся.
— Не бойтесь, мадемуазель. Честное слово, я не циклоп и не людоед. Просто — человек, плененный вашей красотой. Могу я узнать ваше имя, принцесса?
Щечки Жанны порозовели.
— Жанна-Луиза, сударь. Но я не принцесса.
Собеседник улыбнулся.
— Девушку делают принцессой вовсе не королевская кровь и не родовые замки.
— А что же?
— То, как на нее смотрят мужчины.
Он подошел к лошади (та стояла как вкопанная, с гордо поднятой головой, явно красуясь перед нами), взмыл в седло и приложил два пальца к шляпе.