Искатель. 2013. Выпуск №7
Шрифт:
— Маркиз, — Роман зло сплюнул. — Всегда ненавидел эту тварь. Такой же ворюга, как и хозяин. Его кормили деревенской сметаной и баварскими сосисками, а он спер у меня копеечную котлету, мразь… Я поймал его и утопил в аквариуме с рыбками.
— Что же ты делал у Юлия? Строил забор?
— И забор, и подъездные ворота… Я же мастер на все руки. И никто не обратил на меня внимания, когда я заявился в особняк во второй раз, вместе с тобой.
Ромка сделал паузу, будто прислушиваясь.
— А вода-то прибывает… Мы как раз поставили ворота, и Юлий пригласил нашего бригадира к себе в кабинет за расчетом. А я топтался в коридоре — ну и заглянул в
— Тот, что со сценой охоты?
— Этот гобелен когда-то принадлежал моему прадеду.
— Значит, ты правнук академика Добеля?
— Что?! — Фонарик качнулся, и сбоку, на периферии светового пятна, возникло искаженное Ромкино лицо. — Черта с два, друг мой. Черта с два я имею какое-то отношение к этому ублюдку, запомни. Знаешь, чем он занимался в Ленинграде во время блокады? Выменивал ценности у стариков. Приходил к тем, кто уже не мог встать от голода, и предлагал осьмушку хлеба или стакан отрубей — за подлинник Андрея Рублева, золотое яйцо Фаберже, собрание старинных книг… О, это был очень выгодный бизнес. Доходяги ему руки целовали. Но больше всего ему хотелось заполучить коллекцию раритетов времен Наполеона — он ведь был помешан на. Наполеоне… Он пришел к моему прадеду, профессору Садовникову, и предложил сказочное богатство: буханку хлеба. Только представь себе: не осьмушку, не четвертинку — целую буханку. И прадед согласился. Может быть, благодаря той буханке он и выжил в блокаду. Потом они с Добелем много лет дружили семьями — вплоть до ареста в пятьдесят первом. Познакомили жен — и те стали подругами. Познакомили детей и внуков — мой отец в детстве дружил с внучкой академика, она звала его Каем, как в сказке о Снежной королеве, а он ее — Гердой, надо же, хрень какая…
— Откуда ты знаешь?
— А она нашла меня несколько дней назад.
— Кто?
— Герда. Екатерина Николаевна, чертова горничная. Пригласила к себе — причем довольно оригинальным способом: подбросила блокнот в мой почтовый ящик. Я этот блокнот забыл в особняке, в гостевом домике, а она подобрала. Я еще спросил, как она узнала, что блокнот мой, — я ведь его не подписывал. А она показала рисунок на последней странице: герольд в буденовке. Понятия не имею, почему я его нарисовал: просто сидел на крыльце, размышлял о чем-то, чертил что-то автоматически… Оказывается, точно такого же мой Папаша, Кай то есть, нарисовал в книге Андерсена, представляешь? Чертовщина какая-то.
Егор слабо улыбнулся.
— Ты же сам говорил: в этом доме полно чертовщины.
— Да уж, — Ромка хмыкнул в бороду. — Усадила меня за стол, тараторила, что мне не о чем волноваться: Милушевич свое получил (пусть сынок, не папаша, который служил в НКВД), что она подтасовала улики против Марии, а в мою сторону никто и не чихнет… Я поинтересовался, почему она меня выгораживает, она ответила: «Старые долги надо отдавать». Оказывается, она всю жизнь мучилась оттого, что ее дед обокрал моего прадеда. Комплекс вины, видишь ли…
— Зачем ты ее убил? — спросил Егор. — Она все равно тебя бы не выдала. Умерла бы, а не выдала.
— Вот и я подумал о том же, — равнодушно отозвался Ромка. — Посмотрел на нее, восторженную, помолодевшую и счастливую, и решил: пусть такой и умрет. Иначе начнет таскаться за мной по пятам, объясняться в любви… Яд у меня все время был с собой. Ну, и подсыпал… Она, когда поняла, что выпила мышьяк, даже улыбнулась, честное слово. Радостная такая вышла улыбочка…
Ромка сделал паузу.
— А знаешь, Садовников все-таки отомстил Добелю. Когда его взяли, он на первом же допросе показал на Добеля как на своего сообщника.
— Сообщника в чем? — не понял Егор.
— В чем тогда в основном обвиняли. Сотрудничество с западной разведкой, саботаж, подготовка покушения на товарища Сталина… Их обоих расстреляли в пятьдесят первом: Добеля и Садовникова. А коллекция попала к Валентину Милушевичу, папаше Юлия. Так что усвой, друг детства: я не вор. Я взял то, что принадлежит мне по праву. И никто, ни одна сволочь меня не заподозрит: Герда постаралась. А потом покончила с собой.
— А как же Элеонора Львовна?
— А что Элеонора Львовна? Ну, предположим, видела она в особняке какого-то мужчину, похожего на меня. Ну назвал я по ошибке Кессона Маркизом — что это доказывает?
— Ничего, ты прав… Ты проверил на Кессоне действие яда?
— Ничего я не проверял.
— Ромка, он умер от того же яда, что и Юлий с Лялей Верховцевой. Это не может быть совпадением.
— Я кота не травил, — отрезал Роман. — Может, он сам что-нибудь сожрал по ошибке…
— А Лялю за что? Ты ревновал ее к Юлию?
— Ревновал? Шлюху?! — Ромка расхохотался. — Как только тебе могло такое в голову прийти… Нет, друг мой, это у тебя с Машей были высокие чувства-с, ахи-вздохи, лютики-цветочки, а у меня с Лялей было банальное деловое соглашение. Я знакомлю ее с бизнесменом (она спала и видела, как прыгнуть к нему в койку… ну, и под венец, конечно), а она устраивает так, чтобы я подольше задержался в особняке.
— А когда она перестала быть нужной, ты подсыпал ей яд…
— Я ее не убивал? — рявкнул Ромка. — Понял, ты?.. Мне чужого не надо!
— Темнишь, друг детства, — укоризненно проговорил Егор.
— А смысл? — усмехнулся «друг детства». — Ты все равно уже никому ничего не расскажешь. Еще сутки — и весь этот гребаный подвал окажется под водой. И ты вместе с ним… Знаешь, я поначалу не хотел убивать Юлия. Только украсть коллекцию. Но потом… Понимаешь, это превратилось в манию какую-то. Я должен был его убить — и точка. Иначе сам бы подох. Или спрыгнул с катушек.
— И что ты будешь делать дальше?
— Ничего. — Световой круг фонарика постепенно сузился до размеров тлеющего уголька: батарейка садилась. — «Дело антиквара» закрыто (хорошее название для триллера, не находишь?), виновные установлены… Правда, коллекция канула неизвестно куда, ну ничего. Поищут и успокоятся. Скоро она будет далеко, уже есть покупатель. Через несколько дней получу свои «бабки» — и «прощай, немытая Россия…» Всегда мечтал пожить за границей. В Ницце или на Корсике… Тебе никогда не хотелось побывать на Корсике? Ты ведь художник, друг детства, художник от Бога — неужели тебе не надоело продавать свои картины на базаре, на вес, как картошку?
Егор невесело усмехнулся.
— Неужели наручники снимешь?
— Сниму, — серьезно сказал Роман. — Только пообещай фортели не выкидывать, оле?
— Нет, Ромка, — так же серьезно отозвался Егор. — Не пойдет. Дело тут не во мне.
— А в чем же?
— Следователь знает, что Екатерина Николаевна когда-то работала судебным экспертом. Уже доказано, что она сфабриковала улики против Марии. Ему известно, что ее убили — то есть она не покончила с собой. А значит, существует убийца. Тебя вычислят — это вопрос одного-двух дней… — Егор помолчал. И тихо попросил: — Ромка, опомнись. Тебе не выскочить.