Искатель. 2014. Выпуск №9
Шрифт:
— Мадам, постельное белье из этого номера где?
— Отправили в прачечную, месье.
Комиссар сокрушенно сел в кресло, и невольно его взгляд скользнул По стене, около которой стояла кровать.
— Что там?
— Где, месье?
— Наверху, над кроватью?
— Не знаю, какое-то пятно. Не заметила. Сейчас вытру.
— Нет, не трогайте.
Вернулся инспектор Фрежюс.
— Господин комиссар, копия записи готова, списки тоже.
— Хорошо. Мадам, покажите инспектору, где у вас стремянка. Франсуа-Пьер, возьми стремянку, посмотри, что там, — комиссар кивнул на верх стены над кроватью.
Инспектор ушел с горничной, вскоре принес стремянку.
— Ну?
— Губная помада, комиссар. Отпечаток губ, очерченный зеленым контуром в виде сердца. Сейчас сфотографирую.
— Возьми пробы.
— Конечно, — инспектор потер одной палочкой по контуру, другой — по губной помаде с отпечатка губ.
— Франсуа-Пьер, как думаешь, если на кровать поставить стул и встать, женщина дотянется?
— Момент, проверим. Мадам, проводим следственный эксперимент. — Инспектор убрал стремянку, пододвинул обратно кровать, переложил подушки, сдвинул простыню, поставил стул на кровать. — Мадам, прошу. Не беспокойтесь, я вас поддержу, а господин комиссар подстрахует с другой стороны. — И сам взобрался на кровать, затем помог горничной подняться, после чего поставил ее на стул, поддерживая за талию. — Достаете? Ваши губы на уровне отпечатка?
— Нет, месье, ниже.
— На сколько?
— Примерно на две фаланги пальца.
— Спасибо, мадам. Я вас держу, не бойтесь. Теперь, господин комиссар, мы знаем рост той, что была здесь.
— Если она имеет отношение к Жаку Форси.
— Вы считаете, что нет?
— Не знаю. Надо проверить в других отелях, есть ли подобные «печати» там.
— Вряд ли.
— И все же придется съездить и посмотреть.
Клотильда вернулась домой без сил, совершенно разбитая. Еще в машине по мобильнику заказала в ресторане обед и ужин на дом. Такси вызывать не стала, чтобы не провоцировать нежелательные толки в квартале.
Клотильда долго стояла под душем, меняя температуру, обливаясь то горячими, то холодными струями. Контрастный душ не принес душе облегчения.
В дверь позвонили. Это привезли заказ из ресторана. Пересиливая себя, Клотильда пошла в мастерскую за мужем.
— Над чем работаешь?
— О, дорогая, опять вкусно пахнешь… А, это эскиз «Мастерская художника».
— Идем обедать, Туссен, и не забывай об отдыхе.
— Ты что-то хочешь предложить?
— О, не сегодня, Туссен. После обеда иду в свою спальню. Голова болит. Нездоровится. Может, магнитные бури?
— A-а, мне тоже сегодня не очень.
— Ты много работаешь, так что неудивительно. Передохни, поваляйся на диванчике, послушай музыку, песни.
— Дорогая, ты же знаешь, лежать просто, а не спать, я не люблю, а вот насчет музыки — с удовольствием.
Комиссар и инспектор посетили отели, где останавливался Жак Форси, из тех, что обзвонил Франсуа-Пьер. И во всех номерах они обнаружили на стенах над кроватью отпечатки губной помады в виде губ внутри сердца, контур которого почему-то был зеленый.
До полночи просматривали копии записей с видеокамер и сравнивали списки постояльцев. Из множества мелькающих лиц и снующих фигур все же удалось отличить женщину, которая появлялась на всех записях по нескольку раз. Четырежды камерам удалось зафиксировать, когда она входила, кстати без стука, и выходила из номера Жака Форси. Вот только лицо полностью разглядеть не удавалось. Постоянно что-то мешало: тень от полей шляпки или капюшон, накинутая косынка или шарфик, будто небрежно наброшенный на голову, их у нее, видимо, было множество различных расцветок. И все же узнать ее можно было, еще бы при столь внимательном осмотре. Она явно не хотела быть узнанной. Нигде — ни на лестнице, ни в холле, ни в коридоре — Жак Форси с ней не появлялся. А может быть, она замужем и опасается за свою репутацию? Или, напротив, эти меры предосторожности предпринял месье Форси, чтобы его не увидел кто-нибудь из знакомых и не сообщил жене?
Из нескольких сотен фамилий постояльцев, что были в списках, повторилась дважды только одна: Клотильда Тостивен. Что это — случайность?
— Тостивен, Тостивен, — повторял инспектор Фрежюс, — где-то я уже слышал, или видел, или встречал эту фамилию.
— Вспоминай, вспоминай, Франсуа-Пьер!
— Легко сказать!.. Вспомнил! Я и слышал, и видел! Это фамилия художника, абстракциониста! Видел его картины в художественном салоне. О нем там много говорили. Картины его ценятся высоко, мне не' по карману.
— Ну! Не предполагал, Франсуа-Пьер, что ты посещаешь художественные салоны не с целью поиска улик, а для приобретения художественных ценностей в личное пользование.
— Да, патрон! Бывает! Посещаю выставки и галереи, а не трачу свой скудный доход на скачки по вашему примеру!
— Не прибедняйся, не такой уж он и скудный.
— Но и не зашикуешь!
— Это верно… Ачто, тянет?.. Вернемся к Тостивену. Предположим, она его дочь.
— У Туссена Тостивена дети — это его картины!
— Тогда жена.
— Господин комиссар, что вы говорите?! Если эта женщина жена, то жена знаменитого художника! Что может быть общего у нее и продавца мяса?!
— Ну, не совсем продавца, а владельца магазина — это первое. Второе: она — женщина, он — мужчина. И уж кому объяснять, да только не тебе!
— Не верю! Чтобы жена Туссена Тостивена была любовницей мясника?! Нет, нет, нет!.. Постойте, сейчас найду в интернете ее фотографию, и вы убедитесь!
— Думаешь, там будет? Может, в нашей базе поискать?
— Наверняка журналисты сфоткали художника не только одного, но и вместе с женой.
— Это она? Похожа или не похбжа, никак не пойму, как считаешь Франсуа-Пьер?
— Издеваетесь, патрон?
— Так, инспектор Фрежюс, чтобы завтра, нет, уже сегодня, в десять тридцать, вот эта дама была у меня в кабинете… А теперь пора вздремнуть.
— Давно пора, — пролепетал вдогонку Франсуа-Пьер.
— Мы любили друг друга, — произнесла Клотильда Тостивен, едва сдерживая рыдания. Комиссар победоносно взглянул на инспектора Фрежюса, а тот ошарашено таращился на посетительницу. — А что за знак мы оставляли? Так это вначале была моя шутка… Понимаете, наш первый день близости вернул мне ощущение счастья, которое я давно уже не испытывала. Снова почувствовала себя женщиной, желанной, любимой. В порыве восторга захотелось всех расцеловать, даже стены, которые нас приняли! И все же, осторожности ради, чтобы Жаку не прислали штраф за мою шалость, постаралась сделать малозаметной. Вы ведь наверняка заметили не сразу, правда? Вот я с помощью Жака взобралась на стул, поставленный на кровать, и оставила свою печать. Жак тоже захотел поучаствовать и обвел отпечаток моих губ фломастером, с собой у него был только зеленый, он им помечал что-то в своих расходных книгах. Потом мы решили, это будет наш знак в память о совместном счастье, потому что мы не предполагали, что нам удастся продержаться почти шесть лет. И наше отношение к друг другу оставалось таким же, как вначале, нет, пожалуй, мы стали еще роднее и еще ближе… Когда я узнала от мадам Барбары… чуть сама не умерла… какая теперь мне жизнь без Жака, но надо жить, чтобы продолжать заботиться о Туссене.