Искатели приключений: откровения истории

Бенцони Жюльетта

В полном недоумении Марион разглядывала этого человека, которого прежде слегка презирала. Она никогда не могла понять, зачем этому аристократу понадобилось опускаться до их уровня. Она увидела сквозь прорези маски улыбающиеся глаза и губы Эмара.

– Как вы думаете, кто еще мог бы заплатить достаточную сумму за ваше освобождение? Только очень богатый человек, как я… Вдобавок, я стал вашим гарантом, поручился за вас. Естественно, ведь мое слово значит очень много.

Сидя в экипаже, Марион понемногу приходила в себя.

– Зачем вы это сделали, Эмар? Из дружеских чувств ко мне?

– Признаюсь…

по любви. Вот уже много времени я жду своего часа. Может быть, вы согласитесь отблагодарить меня?

Так, значит, он предлагал ей сделку. Но на отличных условиях, надо признаться. Теперь настала очередь улыбнуться Марион.

– В конце концов… почему бы и нет?.. Куда же вы меня везете?

– Куда вам заблагорассудится. Но на вашем месте я бы вернулся и собрал банду. Ведь Рюц не заговорил, вернее, не успел заговорить. Его нашли мертвым в тюремной камере как раз в тот момент, когда пришли допрашивать…

Теперь Марион возликовала. Жизнь продолжается! Впереди новые авантюры!

– Я возвращаюсь в Фауэ… вместе с вами, – бросила она.

Безнаказанность, которую обеспечил Марион граф Эмар, сделала ее еще более наглой. Теперь ей все было нипочем. Банда расширила радиус своих действий, сея повсюду горе и ужас. Власти наконец обратили серьезное внимание на действия разбойников, однако те пока об этом не догадывались.

Все началось с серьезных неприятностей, случившихся с графом. Его законная супруга, измученная его выходками и своеволием, провела самостоятельное расследование теневой стороны жизни мужа и, кое-что разведав, добилась его заточения в монастырь Понторсон, откуда он уже не вышел. Конечно, Марион оплакивала его судьбу, но в глубине души была даже рада, поскольку теперь ей не приходилось разрываться между графом и Жаном.

Однако заточение графа стало началом ее конца. В июле 1752 года ее неожиданно арестовывают и заключают в тюрьму Кемпер… откуда всего через несколько дней она бежит, воспользовавшись незапертой дверью и халатностью сторожей. Должно быть, эта тюрьма очень плохо охранялась.

Побег вновь прибавил ей самоуверенности, и вот с победным видом она устраивает себе торжественный въезд в Фауэ. Однако крестьянам наконец надоело жить в страхе. Во всех церквах священники требуют от своих прихожан прервать молчание, свидетельствовать в суде против бандитов, сообщать полиции все, что они знают. Понемногу языки развязываются, полиция начинает действовать более эффективно. В Кемпере суд заочно приговаривает Марион к смерти, за ее голову назначают премию, а на центральной площади города вешают ее чучело. Кольцо вокруг нее сжимается.

В сентябре 1754 года человек из ее банды убивает нотабля Фауэ прямо на улице деревни. Теперь ей надо бежать. Земля горит у нее под ногами. Банда распадается, каждый ищет себе спасение в одиночку. Марион и Жан обсуждают создавшееся положение.

– Поехали в Нант, – предлагает Марион. – Ведь там нас не знают. Мы будем там в безопасности…

– Надежнее уплыть на корабле. Отправиться куда-нибудь подальше… например, в Америку…

– Но для этого нам нужны деньги. А у нас их нет. А целый корабль не украдешь. В Нанте мы найдем деньги, а значит, сможем сесть на любой корабль.

Жан

продолжал сомневаться, и тогда Марион заявила:

– Я еду вперед. Мы встретимся позже в месте, которое я тебе укажу.

Итак, она уезжает одна.

Однако Марион не подозревала о том, что ее личность хорошо известна полиции Нанта. Ведь о ее «подвигах» говорила вся Бретань. Оставшись совсем без денег, она совершает кражу и попадается и, к своему удивлению, видит, что ее тут же узнают, заковывают в кандалы и приставляют надежную стражу.

Под многочисленным эскортом ее отправляют в Кемпер, где ее ожидает суд и снова тюрьма, но на этот раз отлично охраняемая. А Жан, которого она так ждала, так и не приехал к ней в Нант.

Когда жандармы втолкнули Марион в маленькую низкую залу, она задрожала, осознав то, что предстоит ей испытать. Она поняла, что сейчас ей потребуется все ее мужество. За столом, заваленном бумагами, на котором высилось массивное распятие, восседало трое чопорных судей в черных мантиях и белых париках. Ну а в дальнем углу комнаты располагался старинный каменный камин, рядом с которым стоял одетый в красное палач, деловито суетившийся с поленьями, которые он подбрасывал в огонь. Один из судей поднялся:

– Марион Тромель, прежде чем вас повесят за все ваши преступления, трибунал постановил подвергнуть вас допросу с тем, чтобы вы назвали ваших сообщников и пособников, всех тех, кто пошел за вами по преступному пути…

С выпученными, остекленевшими глазами Марион взирала на огонь, пытаясь сопротивляться солдатам, которые усаживали ее в специальное пыточное кресло, к которому они затем приковали ее наручниками.

– Мне нечего сказать, – крикнула она хриплым голосом. – Все мои сообщники повешены. Я осталась одна…

– Лжешь! С тобою был еще один человек. Он был твоим любовником. Кто он? Где он прячется?

– Не знаю… Не знаю, о ком вы говорите…

– Берегитесь… Сейчас вы раскаетесь в своем запирательстве.

– Я ничего не знаю!

Палач начал пододвигать кресло с прикованной к нему Марион все ближе к камину. Не выдержав зрелища приближающегося огня, она закрыла глаза. Она вспомнила вдруг Анри Пезрона, который семь лет назад прошел через такое же испытание, но не заговорил. Теперь настал ее черед, от ее мужества зависит ныне жизнь человека, единственного, кого она по-настоящему любила. Если она найдет в себе силы промолчать, он будет спасен… Быть может, сейчас он находится рядом с тюрьмой, вместе с другими ее соратниками, которые ждут, когда ее повезут на виселицу, чтобы освободить ее.

– Вы будете говорить? – бесстрастным голосом спросил судья.

Вместо ответа она лишь покачала головой. И палач двинул кресло прямо на огонь. Когда ее ноги оказались в пламени, она издала истошный, нечеловеческий крик. На лбу ее выступили крупные капли пота. Тело ее билось в конвульсиях, она извивалась, стонала… Но вот ее отодвинули от огня и вновь задали тот же вопрос.

– Я ничего не знаю, – повторила она еле слышным голосом. – Я не знаю, о ком вы говорите.

Пять раз палач пододвигал ее стул к огню, и все пять раз она выдерживала адскую, нечеловеческую боль. В конце концов она потеряла сознание, так ничего и не сказав.