Искатели приключений: откровения истории
Шрифт:
– Только что было только что. Теперь ты для меня не загадка… Я больше тебя не люблю. Прощай, Тереза!..
Не слыша ее звериного крика, Мигель прошел на балкон, спустился по веткам, как кошка, спрыгнул в сад и вышел за калитку. Потом, завернувшись потуже в плащ, легкой походкой ушел в спящую Севилью…
В призрачном свете луны его стройная фигура бросала причудливые тени на белые стены Пустые улицы, сады, спящие за высокими стенами… В этот час нигде не было слышно ни звука, только порой отдаленный лай собак. Но на углу Калле Сьерпе показался ночной сторож, помахивавший
– Два часа ночи, – пел он надтреснутым голосом. – Да будет мирным по воле Бога ваш сон, люди Севильи!..
Мигель не изменил своего курса. Сторож остановился и проводил взглядом человека, закутанного в плащ приподнимаемый сзади концом шпаги. Он сам себе улыбнулся, протер глаза и безразлично пожал плечами.
– Спокойной ночи… Дон-Жуан! – проговорил он, продолжая свой путь.
Дон-Жуан!.. Вот уже много лет вся Севилья звала так дона Мигеля де Маньяра, и Лека и Колона, и Винсентело. Юноша родился в одной из самых знатных семей Испании, чей род восходил еще к романским временам и прибыл в Испанию из Корсики.
Все началось с постановки пьесы, которая произвела фурор в Испании: «Обманщик из Севильи» Тирсо де Молина. Юному Мигелю тогда едва исполнилось пятнадцать лет. Герой, Хуан Тенорио, обожал женщин, ненавидел мужчин, летел по жизни разбивая сердца, проливая слезы и кровь, пока наконец на его дороге не стала каменная статуя Командора, и кара не настигла грешную душу юноши.
– Я буду Дон-Жуаном!.. – заявил Мигель, покидая театр. И исполнил обещание. В три-четыре года он покорил своим шармом почти всех красивых женщин Севильи, бросал их сразу же после того, как удовлетворял свое желание, не обращал никакого внимания на братьев, мужей, отцов, любовников, приводя всех в отчаяние тем, что убивал всех, кто на него нападал… Но теперь уже сама легенда работала на него: дамы влюблялись от одного его имени, от одного слуха о его приближении. Росла и ненависть…
Могущество дона Томаса де Маньяры, отца Мигеля, богатого кораблевладельца, очень уважаемого королем Филиппом IV, до поры до времени надежно защищало Мигеля от королевской кары. Но смерть графа Санчеса де Линдена и Ольмедо, испанского гранда, любимца короля и к тому же человека, как знал каждый в королевстве, очень доброго, добропорядочного, самой образцовой жизни, – все изменила.
– Вы должны покинуть Севилью до наступления дня, Мигель, – сурово заявил дон Томас де Маньра. – На сей раз преступление слишком ужасно… Я не могу для вас ничего сделать.
– Граф атаковал меня, – защищался Мигель, – у меня просто не было выбора.
Но дон Томас покачал головой.
– Нет, Мигель… Вы похитили честь его дочери; вам придется полностью изменить свою жизнь. Если вы останетесь здесь, вы погибли. Альгвасилы отправят вас к праотцам, а я буду не в состоянии ничем помочь вам. Уезжайте!
Дон Мигель смотрел на отца с отчаянием. Идея покинуть Севилью была для него невыносима. Но он слишком хорошо знал дона Томаса и понимал: послабления не будет.
– Куда я поеду?
Палец дона Томаса указал на черный плащ сына, прямо
– Вы рыцарь Калатравы, Мигель… отправляйтесь сражаться во Фландрию. Идите проститесь с матерью и выезжайте. Вы потеряли слишком много времени…
Донья Херонима расцеловала сына без единого слова. Все время, пока он шел по этой смертельной дороге, она молилась за него, твердо зная, что рано или поздно это случится, и она давно была готова к такой минуте. Она начертила крест на его высоком лбу, затем отвернулась и стала на колени перед большим распятием в алькове.
Когда первые лучи солнца коснулись тяжелых вод Гвадалквивира и солдаты постучали в высокие ворота дворца Маньяра, Мигель покрыл на лошади уже добрых десять лье.
Он вступил в армию под вымышленным именем и примкнул, перед Анвером, к графу де Аро, но пагубной дороги соблазнителя не бросил. И, хотя Мигель де Маньяра был страшный сердцеед, без жалости и зазрения совести, он же был одним из самых храбрых людей своего времени. Его военные подвиги, в основном в осаде Бергоп-Зома, были столь блистательны, что Хорхе де Аро пожелал знать, кто этот юноша, который сражается, как король, под простым именем. Он очень быстро выяснил правду и в полном восхищении храбростью молодого человека написал лично королю, рассказал о доблести Мигеля и просил для него прощения.
Это было сделано… Когда война во Фландрии закончилась, Мигель вернулся в Севилью, а девушки вновь обрели своего Дон-Жуана.
Пять лет спустя он все еще вел полюбившуюся ему жизнь, больше не попадая в столь затруднительные обстоятельства и меняя любовниц через каждые два-три дня, проливая все новые и новые реки слез и крови. Но никто больше не осмеливался его атаковать или возбуждать дело против официального героя, каким он теперь был. Он зашел так далеко, что посягнул даже на монастыри, ища более извращенного наслаждения… и подчас получая его, под носом и на бороде Святейшей Инквизиции.
Его мать, донья Херонима, скончалась от разочарования. Он ее горько оплакивал, но тут же вернулся к прежней жизни, с еще большей страстью к удовольствиям. Так продолжалось до весны 1651 года, когда он наконец встретил ту, которая стала его единственной любовью.
Жара стояла ужасная, и коррида была тяжелой. Оставив копье в туше своего последнего быка, Мигель соскочил с лошади, под гром аплодисментов, и бросил поводья слуге.
– Я изжарился… – выдохнул он, снимая с шеи белый бант. – Пойду поищу прохлады в саду. Скажи всем, чтобы оставили меня в покое…
В самом деле, на площадке, где благородные юноши выказывали свою храбрость против черных андалусских быков, солнце палило нещадно, его лучи казались раскаленными стрелами. На трибунах, под двойными тентами, городские красавицы, не жалея рук, хлопали в ладоши, выражая свой восторг и ища, кто бы мог их пленить. Но Мигель в первый раз в жизни чувствовал себя уставшим от всей этой утомительной суеты, от всех этих женщин, постоянно чего-то от него требовавших. В свои двадцать пять лет он чувствовал себя старше всего света…