Искатели приключений: откровения истории
Шрифт:
Здесь хорошо заботились о больных, но одновременно это было равносильно смертному приговору…
Смерть все не приходила к Мигелю, и он провел там долгие дни в тяжких страданиях, порой устраивая страшные представления.
Однажды его племянник, юный маркиз де Парада, сын одной из его сестер, Изабеллы, возвращаясь поздно ночью после затянувшегося заседания в трибунале, увидел, как Мигель, облаченный в рваные одежды цвета грязи, направляется к площади, где обычно казнили приговоренных. Он последовал за ним. Мигель забрался на эшафот и стал снимать труп мужчины, казненного три дня назад и оставленного
Маркиз опомнился только тогда, когда Мигель успел пройти уже две улицы. Он бросился следом.
– Дядюшка!.. Что вы делаете?
Мигель открыл глаза. Его лицо было перекошено.
Он попытался улыбнуться, но лишь гримаса исказила его черты.
– Оставьте… это! – выдавил из себя маркиз, преодолевая ужас. – Это отвратительно!..
Но в ответ опять лишь жуткая улыбка.
– Это ничто, мой мальчик… Я еще не привык, но скоро привыкну. Так надо!..
– Но…
– Никаких но!.. Так надо!.. Оставьте!..
И с усилием взвалив на шею свой страшный груз, он продолжил путь… Со слезами на глазах смотрел юный маркиз на того, кто был когда-то Дон-Жуаном.
Они повстречались снова в следующее воскресенье. Выходя из кафедрального собора после мессы, маркиз протягивал руку со святой водой жене и другим севильским красавицам, когда вдруг у дверей Прощения раздался странный голос:
– Во имя несчастных и во имя спасения вашей души… С любовью, если вам угодно!..
У красного мавританского портала стоял дон Мигель, высокий, одетый в черное, он протягивал руку, прося милостыню.
Парада почувствовал, как рука жены задрожала в его руке. Он видел, как застыли от изумления вокруг него женские лица. Но Мигель не смотрел на них. Его взгляд был устремлен вдаль, в неземное…
– Подай… – прошептала очень быстро и очень тихо донья Мерседес мужу.
Маркиз поспешно подошел и вложил монету в руку Мигеля. Вслед за ним стали подходить и все женщины, одна за другой, отдавая ему едва ли не все золотые монеты, которые у них были. Они бросали на него ищущие взгляды из-под мантилий. Но ни одной не удалось встретиться с ним взглядом… Когда же Дон-Жуан улыбнулся, он улыбнулся тому лику, который мог видеть лишь он один.
Красавицы горько вздыхали.
Долгие годы Мигель де Маньяра искупал тяжким служением свои грехи Он делал это с таким мужеством и стойкостью, что, наверное, отмолил всю свою прежнюю жизнь. Репутация его святости росла год от года. Так прошло десять лет.
Однако женщины, которых он когда-то любил, не оставляли стараний вернуть его к амурной жизни, но всем им он отвечал отказом. И рассказывал о смерти, о том, что он должен себя сохранить в чистоте во что бы то ни стало и что ему не так сложно это делать, поскольку он живет воспоминаниями о Херониме. Мигель теперь носил на теле власяницу и, к ужасу прислуги, в собственном замке истязал себя бичем.
Наконец смерть пришла за ним. Ранним утром мая 1679 года, точнее 9 мая, когда все колокола Севильи славили ангелов, а солнце, набирая летнюю силу, повсюду разливало аромат цветущих роз, он наконец заснул, ослабленный долгой ночью агонии. Он уже не был Дон-Жуаном.
– Херонима…
Голгофа была пройдена. Севильский обманщик уходил в бессмертие…
13 мая 1778 года Ватикан объявил дона Мигеля де Маньяру преосвященным, но жители Севильи тревожили Рим постоянными требованиями канонизации. Однако Святая церковь не решалась пока причислить к лику святых того, кто был Дон-Жуаном.
ШЕВАЛЬЕ ДЕ МЭЗОН-РУЖ
Два господина спустились на несколько маршей и оказались в маленьком внутреннем дворике, казавшемся особенно серым и унылым после яркого солнца снаружи.
Тот, что был повыше, прошептал своему спутнику:
– Мы пройдем через калитку. Не говорите ни слова, предоставьте мне действовать…
Второй ответил легким кивком, и оба быстро направились к тюремным воротам. Инстинктивно шевалье бросил последний взгляд на голубой квадрат, вырезанный в небе этим мрачным двором. Последний рефлекс, быть может, перед тем, как войти в мир страданий и разочарований, каким была к началу августа 1793 года тюрьма Консьержери.
Гражданин Мишони хорошо знал, чем он рискует, проводя бывшего шевалье де Ружевиля в камеру к бывшей королеве Марии-Антуанетте. По правде говоря, гражданин Мишони не ставил превыше всего свой гражданский долг. К тому же он любил золото, заключенное в ливрах, позвякивавших в его карманах и оно помогло ему смело пуститься в самую опасную авантюру. А Ружевиль, судя по всему, был в ладах с приятным металлом.
И потом, то был не первый раз, когда Мишони занимался подобной конспирацией. За два месяца до того он помогал барону де Батцу (тому самому, что сопровождал короля Людовика XVI по дороге на эшафот), когда он пытался организовать побег королевы из донжона Тампля. Что до Ружевиля, то Мишони знал его всего несколько месяцев, кавалер просил его тогда о своем друге и одной миловидной дамочке, попавшей в тюрьму по доносу ревнивой соперницы. Но ее юная свежесть везде сеяла вражду, и два друга тут же сцепились насмерть в борьбе за право обладать ею.
Охрана у входной решетки хорошо знала гражданина Мишони. Он каждый день совершал обход в тюрьме, а они, в свою очередь, часто несли охрану в Консьержери и Тампле и потому привыкли к его фигуре. Он уже не предъявлял им свой пропуск, а только приветливо улыбался. Они не знали его спутника и сразу проявили недоверие и беспокойство, но Мишони опередил их, сказав:
– Гражданин Гуз мой помощник. Он вам скоро надоест, так как будет бывать часто. Здесь слишком много заключенных на меня одного! Тюрьма забита до отказа, скоро некуда будет помещать арестованных!..
Один из стражников громко расхохотался, второй продолжал спокойно курить, стряхивая пепел себе под ноги.
– Да, хорошо метет метла, гражданин администратор! Но, когда уберем кого надо, ты сможешь отдохнуть. И произойдет это скоро, судя по тому как работает Комитет общественного спасения. Всех бы сюда засунуть!. – и он тоже покатился со смеху.
Мишони обернулся и увидел, как Ружевиль побледнел, он предупредил его взглядом, тогда как явно обрадованный радужной перспективой охранник похлопал шевалье по плечу и заявил: