Искатели
Шрифт:
Упоминание о таком архаичном транспорте, как трамвай, почему-то рассмешило весь экипаж. Ахилл, сидевший с большой кружкой на краю жертвенного бассейна рядом с каменным идолом, едва не подавился чаем.
Сегодня все собрались в большой каюте посреди тарелки. Здесь иногда вспоминали, что ее еще называли кают-компанией.
Платон вспомнил, что его большой недруг, комар, остался на астероиде. Радовало, что, наконец, удалось избавиться от врага. Теперь, наверное, комар этот каждую ночь в одиночестве кружит, звенит в покинутой комнате, недоумевает, куда делась его жертва. Злорадная радость.
— Я уже начал
Наверное, не замечая этого, Кукулькан теперь вещал тоном лектора, каким читал лекции в своем УИЦА:
— Вот-вот появится новая эпоха. Такие возможности, которые всем покажутся чудом. — Он, кажется, переходил на любимую тему. В последнее время часто говорил об этом, любил. — Откроют для всех возврат во времени. Это ведь вечная молодость, на полном умняке. Значит, люди превратятся в богов. Древние хорошо разбирались в этих вопросах. А кто-то еще смеялся над их мифами.
В углу, за дизайнерским, будто заледеневшим, фонтаном, среди наваленных на полу Титаночевых книг устроила свое гнездо кошка, захваченная на Зиме. По ее брюху ползали разноцветные недавно появившиеся котята.
Их мать сейчас спала, по кошачьему лицу было видно, как внимательно она смотрит свой сон. Вот что-то пропищала — тоненько, будто во сне разговаривала на мышином языке.
"И еще можно будет постоянно откладывать дела на завтра"- подумал Платон.
— Все равно завтра это всегда можно будет вернуть, — сказал он вслух. — В прошлое возвращаться будем, а в будущее все равно нельзя.
— Будущее самим делать надо, — с неестественной для своего возраста нравоучительностью произнесла Диана. — Каким его сделаем, таким оно и будет. В будущее — этого даже боги не умели.
— Наши, может быть, и умели, — возразил Кукулькан.
— Достал ты, Кукулькан, со своей наукой, — с неудовольствием отозвалась Диана. — Время, время! Все время о своем времени. Я валяюсь!
Перед ней стояли большие, в человеческий рост, часы, похожие на замок, позолоченные и причудливо украшенные. Подарок бригадира Карла экипажу "Обсидиановой бабочки". Часы эти были необычными: через каждые двенадцать часов, когда раздавался бой, из ворот замка выезжали маленькие фигурки, металлические куклы — одна за другой. Пышная и длинная кавалькада, что-то по мотивам эпильдифоровской пьесы, персонажи его "Отелло". Каждый раз эти кукольные церемонии продолжались почти полчаса. Не насмотревшаяся еще на них Диана сейчас терпеливо, будто кошка у мышиной норки, дожидалась полночи, не спускала глаз с этих игрушечных ворот.
— Стоит ли так наезжать на нашего Пернатого Змея? — заговорил Платон. — Подобные вот открытия, подобные возможности для человечества — и есть сокровище. — В этой такой уютной кают-компании, в таком мягком кресле он почувствовал себя, наконец, преподавателем университета. — И никакие другие сокровища, так называемые, не нужны.
— Нет, нужны! — звонко возразила Диана.
— Ваши слова, профессор, почти тост, — произнес Ахилл. — Надо поднять бокалы.
Он опустил руку в жертвенный бассейн, сейчас, конечно, согласно дизайнерскому замыслу
— Титаныч не считается, он любую, даже такую, влагу не любит… Это шампанское хотели перед отлетом о борт нашей "Бабочки" разбить да вот забыли.
— Ну и хорошо, — сказал Конг. — Хорошо, что забыли. Сейчас и отметим этот отлет.
— То, что не разбили — примета не очень, — пробурчал Титаныч. — Дурная… А я вот за то, чтобы прошлое прошлым было. Нечего его с настоящим мешать. Вы, молодые, не подозреваете, какое это ценное вещество — прошедшее время.
— Скоро не будет прошедшего, — негромко пробормотал Кукулькан.
Стрелки из гольдина на выложенном разноцветным авантюрином циферблате, наконец, встретились на цифре двенадцать. Пробило двенадцать раз. Будто издалека, из маленькой, нигде не существующей страны продолжал доноситься звон колоколов какого-то невидимого собора, пение труб. Послышалась мелодия — совсем сказочная, кто-то будто бил по маленькому ксилофону совсем маленькими молоточками.
Открылись ворота, над которыми из микроскопически мелких камешков дугой было выложено "Quidquid vides currit cum tempore". Опустился крепостной мост.
Каждый день в представлениях, которые давали фигурки из часов, что-то менялось, и всегда было непонятно, что именно на этот раз.
Кукла, изображающая Диану, всегда появлялась в новом платье. Вот и она — маленькая Диана выехала первой, в открытой карете, под звуки менуэта, в платье из блестящей серебристой фольги.
— Привет! — пискнула кукла, здороваясь с Дианой большой.
Следом появилась фигурка Августы. Сегодня с неимоверно высокой, выше ее самой, прической и в платье с широченным турнюром, вся сверкающая такой знакомой алмазной пылью. За ней — Эпильдифор с проволочками, торчащими из головы и длинными тараканьими усами, в бархатном камзоле, с маленькой шпажонкой. На ходу он снимал шляпу и, отставляя ножку, гнулся перед дамами в церемонном поклоне. Под звонкую и отрывистую музыку ксилофона выплыл кораблик, на верхушках мачт сидели Ахилл и Конг, махали блестящими абордажными саблями. Ударил салют — всеми двумя орудиями левого борта.
Кукольное представление продолжалось. Из ворот замка выехал Платон в рыцарских латах на белом крылатом коне. Ксилофон выбивал прокофьевский Танец рыцарей из "Ромео и Джульетты". Через каждые несколько шагов рыцарь взмахивал мечом, а конь подскакивал — видимо, считалось, что вставал на дыбы.
"Avida est periculi virtus", — тоненьким голосом выкрикнул рыцарь. Непонятно откуда старый гном, автор часов, узнал девиз его рода. Наверное, компьютеры пронюхали эти сведения в интернете.
— А что это значит? — конечно, не удержалась от вопроса любопытная Диана, повернулась к остальным.
— Доблесть жаждет опасности, — опередил Платона его компьютер.
Диана ждала дальше, следующего. Появилась кукла самого Карла, в пестром трико и шутовском колпаке. Шут махал бубном, кривлялся и кланялся в разные стороны. Умолкла музыка, и отзвенели колокола в соборе — точнее, конечно, колокольчики. Кукольное представление заканчивалось. Фигурки, сделав круг, исчезали в других воротах. Вот исчезли все. На прощание крошечный Карл, взмахнув бубном, пискляво выкрикнул:
"Fuga temporum".