Искажение[СИ, роман в двух книгах]
Шрифт:
— Ладно, раз управилась, двинулись, — обреченно махнул рукой Паша.
С легким беспокойством Пухов проводил взглядом громоздкую, медвежью фигуру мужчины и изящную, тоненькую женскую, неторопливо, но неотвратимо удаляющиеся от машины по узенькой асфальтовой дорожке, проходящей прямо под стеной притихшего, затемненного дома. "Что ж, мой ход сделан, — подумал Пухов, нашаривая в кармане френча пачку сигарет. — Теперь остается только ждать… результата… или?"
А в полусотне метров от него, споткнувшись в очередной раз, глухо чиркнув
— А почему бы фонариком не подсветить?
— А зачем? — уточнил злорадно Паша. — Я и так хорошо все вижу…
У него, в отличие от Аньки, "кошачье", ночное зрение было развито прекрасно, и темная, беспросветная ночь казалась лишь густыми сумерками.
— Вот ты всегда так, Паштет, — нарочито обиделась Анька. — Только о себе и думаешь…
— Кто из нас без греха, пусть первым начинает кидаться камнями, — усмехнулся Паша, перефразируя известное выражение Иисуса. — Но уже поздно ныть и придираться, вот он, подъезд…
Пусть плохонько, одной на два этажа, синеватой "дежурной" лампочкой, запитанной от встроенного аккумулятора, но подъезд был освещен. Сразу при входе Анька отцепила бьющий по бедру маузер от пояса.
— А зачем было так мучиться возле машины? — уточнил Паша. — Могла бы сразу в руке понести…
— Зачем-зачем… — огрызнулась Анька. — Ну, хочется мне иной раз помучиться…
— Раньше в тебе мазохистских мотивов не замечал…
— Раньше мы с тобой и доппельгангеров не замечали, — парировала Анька. — Как думаешь, они уже чувствуют, что мы на подходе?
Паша пожал плечами. Размышлять сейчас о том, что чувствуют, а чего нет доппельгангеры, ему не хотелось. Тем более, находясь уже на площадке четвертого этажа, куда они как-то незаметно поднялись.
— Тишина какая-то… жутковатая… — сказал негромко Анька.
— Пустой дом, шуметь некому, — кивнул Паша. — Вода не журчит, света нет… вот и настроение такое создается…
Он пригляделся к дверям сорок седьмой квартиры, вздохнул:
— Хорошая дверь, крепкая… ломать, что ли, её? Или стоит просто постучаться?
— Зачем ломать? И стучаться? — хихикнула Анька, подымая ствол пистолета. — Я сейчас замок вынесу, входи, кто хочет…
— Все бы тебе палить дел не по делу, — недовольно поморщился Паша.
Несколько секунд помявшись в раздумьях, он шагнул к двери и несильно толкнул её ладонью. Мягко-мягко, бесшумно и легко дверь приоткрылась…
— Ого, да тут и не заперто совсем… — мастерски изобразив удивление, повысил голос Паша. — Несолидные какие-то люди живут, ушли, а дверь не закрыли… или, Ань, это нас с тобой ждут? Зайдем, что ли?
В маленькой прихожей и в коридорчике, на кухоньке и в большой центральной комнате было темно и тихо. Так тихо бывает только в совершенно пустом, безлюдном помещении. Но тем не менее абсолютно пустой квартира не была.
В разных углах напротив двух небольших окон в центральной комнате, в глубоких, непонятно откуда здесь взявшихся креслах расположились доппельгангеры. Смутные в темноте очертания их фигур и вовсе терялись в глубинах странных, нечеловеческих кресел. И только одного можно было разглядеть достаточно хорошо. Вернее, одну. В проеме между окнами замерла в неестественной неподвижности явно женская фигура, обтянутая то ли тончайшей пленкой, то ли вообще просто слоем краски. Высокая, крепкая и стройная, с маленькой грудью и сильными ногами, с короткой стрижкой и почти незаметными глазами и ртом даже на фоне блеклого, белесого лица.
Никто из них не шевельнулся, не подал признаков жизни, когда в комнате появились Анька и Паша. И никакого иного внимания к своим персонам вошедшие не заметили, даже на интуитивном уровне.
— Как на кладбище, — передернула плечами Анька. — Паша, а может все-таки включить свет?
— Включай, — согласился Паша. — Только не на полную яркость…
— Боишься вспугнуть? — нервно сострила Анька, нажимая кнопку на корпусе фонарика.
Сильный, бело-голубой луч света уперся в пол, разгоняя темноту вокруг себя, но Анька тут же убавила освещение, исполняя просьбу напарника. В таких делах прислушиваться к его мнению она считала за благо.
Никаких изменений среди доппельгангеров не произошло. И тогда Анька посветила на стоящую в проеме женскую фигуру и непроизвольно выругалась… Действительно будто облитая серой краской от самой шеи до кончиков пальцев рук и ног, девушка у стены напоминала статую. И глаза… теперь стало понятно, почему они не были заметны в темноте. Глаза будто подернула странная розоватая пленка, поглощающая свет. Мертвая пленка.
— А….а…а…э…э…э… — промычала Анька, переводя луч фонарика на сидящих в креслах.
Их было трое, в одинаковых, бурых бесформенных балахонах, скрывающих очертания тел и стелящихся по полу. Головы доппельгангеров покрывали капюшоны из такого же грубоватого на вид материала, что и сами их "рясы". А вот глаза у сидящих были прикрыты, и разглядеть под веками розовую мутную пленку сразу не удалось.
Паша легким, плавным движение столкнул с головы одного из таинственных существ капюшон, и удивленно хмыкнул. На него смотрела точная копия посмертной маски из злополучного склепа: переносица, уходящая на лоб, специфический разрез полуприкрытых продолговатых глаз, подернутых мертвой пленкой, хищные клыки, выглядывающие из-под губ…
"Вот так гости!" — успел подумать Паша, надвигая капюшон обратно, на голову пришельца.
Бегло оглядев сидящих и убедившись, что сюрпризов от них вряд ли дождешься, Анька настороженно подошла поближе к стоящей женской фигуре и, как ребенок, потыкала сначала в живот, а потом в грудь доппельгангерше стволом маузера. Как ни странно, плоть отзывалась на тычки упругим, живым сопротивлением.
Плоть отзывалась, а вот доппельгангерша продолжала стоять у стены то ли живым, то ли мертвым памятником…