Искаженная демократия. Мнение, истина и народ
Шрифт:
Следовательно, коммуникация – это территория нового конфликта в представительной демократии между негативной и позитивной свободой [188] . Будучи благом, которое наделяет «содержанием» принцип самоуправления, она должна защищаться. Это, если следовать традиции Брандейса, важная функция Первой поправки [189] . В традиционной либеральной концепции свободы слова ее защита рассматривается на основе представления об индивиде как автономном суверене, которому противостоят все остальные индивиды и общество. Нежелание рассматривать ее в качестве еще и части политического права или как право на участие в политической жизни обосновывается той посылкой, что свобода слова не должна вступать в конфликтные отношения с другими благами, например, такими как равенство, иначе не избежать риска ограничения или принудительного вмешательства.
188
Goodman E. P. Media Policy and Free Speech: The First Amendment at War With Itself // Hofstra Law Review. 2007. Vol. 35. P. 1211–1217.
189
Прекрасный теоретический и исторический анализ основания права на коммуникацию в интерпретации Первой поправки стал главным моментом в «Лекциях Тэннера» (The Tanner Lectures on Human Values) Роберта К. Поста, прочитанных в Гарвардском университете 1–2 мая 2013 г.: Post R. Citizens Divided. Campaign Finance Reform and the Constitution. Harvard: Harvard University Press, 2014.
Однако здесь вопрос не в конфликте между свободой и равенством, а в двух концепциях свободы, одна из которых выстроена по модели чистого
190
Ср.: Fiss O. M. Liberalism Divided: Freedom of Speech and the Many Uses of State Power. Boulder, CO: Westview Press, 1966. P. 9–12.
191
Dworkin R. The Course of American Politics // New York Review of Books. 1997. October. Vol. 43. No. 16. Идея Петти о контроле и критике также согласуется с этим взглядом, хотя она основана на предубежденности по отношению к представительным институтам. См.: Pettit P. Republicanism: A Theory of Freedom and Government. Oxford: Clarendon Press, 1997. P. 171–205.
Этим дополняется аргумент, утверждающий, что область политического мнения требует стратегий контроля, похожих на те, что были приняты конституционной демократией ради регулирования отправления власти. В современной демократии, чтобы публичный форум был открыт для всех, для формирования мнения и коммуникации требуется нечто большее защиты свободы выражения или классической либеральной стратегии государственного невмешательства. Конституционной политики (невмешательства правительства), возможно, больше недостаточно, так что, вероятно, требуется демократическое законодательство, которое не воздерживается от действий, а, напротив, применяет активную стратегию противодействия экономической власти на публичном форуме. Более активная стратегия нужна потому, что, апеллируя к частному праву на самовыражение, классический либеральный подход не может привлечь должного внимания к политической несправедливости, которая возникает из огромного неравенства в возможности быть услышанным [192] .
192
Ларри М. Бартелс нашел доказательства того, что правительству не удается учитывать интересы нижних слоев населения и что общая произвольность его действий растет пропорционально числу граждан, которых не слышат или просто исключают, отделяя от средств коммуникации, которые могли бы усилить их голос. См.: Bartels. Unequal Democracy. P. 252–282.
Новая проблема
Осознание воздействия технологии на формирование суждения и на политическое влияние было достаточно четким уже в XVIII веке, когда прогрессивные интеллектуалы и политические мыслители предложили распространить образование на всех граждан, внедрив общенациональную систему школьного образования, которая дала бы им возможность воспринимать печатные тексты и участвовать в демократическом процессе отбора, а также ответственно и умело выносить суждения. Роль образования в социальной философии прогресса и политического равенства Николя Кондорсе – один из наиболее заметных примеров, хотя и не единственный, нового внимания к условиям формирования мнения.
Это примеры, подтверждающие то, что право гражданина в представительной демократии не сводятся к избирательному праву. Кондорсе полагал, что добиться массового компетентного участия в политике за счет образования – наиболее важная задача, которую должно преследовать республиканское правление, вместе с защитой свободы прессы и развитием научного знания [193] . Обучение граждан практическому применению информации и научного образования стало необходимым условием укрепления современной демократии. В середине XX века Джон Дьюи приспособил этот просвещенческий гражданский взгляд к требованиям демократии в индустриальном обществе, проведя различие между знанием и пониманием. «Я использую слово „понимание“, а не „знание“, поскольку, к сожалению, знание для многих людей означает „информацию“… Я не хочу сказать, что мы можем понимать, не имея знаний и информации; я лишь говорю, что нет гарантии… что приобретение и накопление знаний создадут условия, порождающие разумное действие» [194] . Основываясь на этой интуиции, современные демократии сделали из образования право и обязанность гражданина, выполнение которой требует государственного вмешательства, а не воздержания от него.
193
См., в частности: Condorcet N. de. Rapport sur l’instruction publique/ C. Coutel, C. Kintzler (eds.). Paris: Edilig, 1989.
194
Dewey J. The Challenge of Democracy to Education (1937) // Problems of Men. New York: Philosophical Library, 1946. P. 48–49.
Сегодня же проблемы формирования мнения и коммуникации требуют, похоже, новой культурной позиции, поскольку, с одной стороны, новые средства, дарованные нам технологией, должны, как предполагается, стимулировать сознание и критическое мышление индивидов, а не прививать заранее сфабрикованные мнения и доктрины, а с другой – они предусматривают такой рост экономической власти, что, если правительство будет просто стоять в стороне, для демократии это будет означать поражение. Для сохранения равной свободы нужны стратегии, чувствительные к социальной структуре классов, а концентрация экономической власти – это обстоятельство, которое необходимо учитывать при обсуждении свободы формирования мнений. Проблема сегодня – это не провозглашение прав, а их внедрение и защита, то есть задача, решение которой лучше дается законодательным собраниям, а не конституционным судам, поскольку она требует государственного вмешательства – институциональных нововведений и денег; она требует воли, которая бы заставила права работать, причем работать эффективно и справедливо для всех [195] . Капиталистическая организация общества и бюрократическое государство делает «верховенство закона» скорее желаемым результатом, чем фактом, и не только потому, что ни одно государство, каким бы либеральным и демократическим оно ни было, «не относится ко всем гражданам как равным перед законом», но и потому, что социальное неравенство влияет на применение закона: «Закон может быть весьма предсказуемым для привилегированных слоев и при этом оставаться совершенно беспорядочным для менее обеспеченных» [196] .
195
O’Donnell G. Democracy, Agency, and the State: Theory with Comparative Intent. Oxford: Oxford University Press, 2010. P. 105–109. Дэйвуд писал о том, какая ветвь власти больше подходит для решения проблемы превращения неравенства по богатству в политическое неравенство: Dawood. Democracy, Power, and the Supreme Court. P. 272.
196
Holmes S. Lineages of the Rule of Law // The Rule of Law / J. M. Maravall, A. Przeworski (eds.). Cambridge: Cambridge University Press, 2003. P. 21–22. О значении экономического неравенства для работы государственных институтов и законов см. обзор: Stepan A., Linz J. J. Comparative Perspectives on Inequality and the Quality of Democracy in the United States // Perspectives on Politics. 2011. Vol. 9. P. 841–856.
Распределение и концентрация
Общество является демократическим, когда люди, считая неравенство препятствием для своей свободы, организуют правовую и институциональную систему так, чтобы преодолеть его, «когда всем членам сообщества она предоставляет право свободно и в полной мере участвовать в политике, голосовать, собираться, получать информацию, высказывать несогласие, не боясь преследования, и занимать политические посты самых высоких уровней» [197] . Следовательно, для правления посредством мнения требуются дополнительные усилия, необходимые чтобы поставить граждан в условия простого доступа к информации и средствам коммуникации, а также для развития умственных привычек к критике, которые приучают их внимательно относиться к общественно значимым событиям и не слишком доверять широко распространенным мнениям, что позволит им сохранить свою негативную власть контроля над устоявшимися убеждениями, институтами и государственными чиновниками. Усилия правительства, следовательно, направлены на две цели – защиту равных прав как условия плюрализма и противодействие концентрации власти. Ориентируясь на схожую линию мысли, либеральные авторы начиная с XIX века полагали необходимым укреплять негативную роль свободы слова, представляя ее щитом от тирании нового типа, тирании мнения большинства. Они с подозрением относились к наделению государства положительной ролью по защите равных условий публичного диалога, поскольку источник этой новой вездесущей власти они усматривали в демократическом государстве с его естественной склонностью к единообразию идей, позволяющему формировать большинство.
197
Winters J. A. Oligarchy. Cambridge: Cambridge University Press, 2011. P. 4.
Как уже было сказано, либеральная традиция, заложенная Миллем и несколькими поколениями американских судей, юристов и теоретиков, интерпретировала текст Первой поправки в соответствии с политической ценностью «рынка идей» и связанной с нею моделью свободы слова как «крепости», которую государство охраняет, не вторгаясь в нее. Соответственно, как заметил Ли К. Боллинджер, сохранение этого права требует иных техник, которые «выходят за пределы конструирования правовой власти, считавшейся неизменной» и которые позволят работать с проблемами, поставленными перед свободой слова частными деньгами в политике и медиа-коммуникации [198] . Однако роль рынка в медиатехнологии и частных денег в скупке телевизионных станций, в обеспечении средствами информации и спонсировании избирательных кампаний – все это опасные вызовы, брошенные либеральной парадигме невмешательства. Фактически, поскольку перед современными демократическими обществами стоят проблемы концентрации власти, необходимо вмешательство государства ради уравновешивания власти, позволившего бы эффективнее охранять основное право на свободу слова [199] . Концентрация медиа [в руках немногих], как и любая иная форма концентрации власти, – это угроза демократии, поскольку она является угрозой равной свободе [200] . Следовательно, сопротивление деградации политической свободы – это либеральная задача.
198
Bollinger L. C. The Tolerant Society. Oxford: Oxford University Press 1986. P. 215–218.
199
О нарастании концентрации в американских медиа см. первое и второе издание работы: Bagdikian B. H. The Media Monopoly. Boston: Beacon Press, 1983, 2004. Сравнительный анализ ситуации в Европе см. в: Humphreys P. J. Mass Media and Media Policy in Western Europe. New York: Manchester University Press, 1996; а также весьма информативное исследование Hallin D. l C., Mancini P. Comparing Media Systems: Three Models of Media and Politics. New York: Cambridge University Press, 2004.
200
Bagdikian. Media Monopoly. 2004. P. 3.
Уже в 1947 году в «Докладе комиссии Хатчинсона» было указано на внутреннюю связь между концентрацией власти и «сокращением доли людей, которые могут выражать свои мнения и идеи в прессе». В конце доклада заявлялось, что концентрация вредит демократии и угрожает свободе прессы [201] . Интерпретации этого феномена расходятся. В последнее время американские исследователи общественного мнения отказались от доводов против концентрации собственности, посчитав, что в силу фрагментации информации и коммуникации, обеспечиваемой интернетом, это больше не проблема [202] . Более того, нет согласия и относительно средств сдерживания угрозы концентрации (не все согласны с тем, что для сокращения или ограничения концентрации в сфере медиа следует использовать непосредственно закон) [203] . Однако факт состоит в том, что в устоявшихся демократиях наблюдается концентрация (при том что в разных государствах могут быть разные антимонопольные законы в сфере телевидения; некоторые чувствительнее других к этой растущей силе) и что она может стать местом новой формы «косвенного деспотизма», если использовать остроумное выражение, придуманное Кондорсе в 1789 году.
201
Commission on Freedom of the Press, A Free and Responsible Press: A General Report on Mass Communication. Chicago: University of Chicago Press, 1947. P. 1, 5, 17, 37–44, 83–86.
202
Shapiro R. Y., Jacobs L. R. The Democratic Paradox: The Waning of Popular Sovereignty and the Pathologies of American Politics // Oxford Handbook of the American Public Opinion and the Media / L. R. Jacobs, R. Y. Shapiro (eds). Oxford Handbooks Online: September 2011. Однако этот аргумент представляется слабым или неполным, поскольку свобода интернета сама является предметом спора и одновременно политическим вопросом. Господство частных компаний в области программного и аппаратного обеспечения, а также в интернет-сервисах, дает этим компаниям и правительству огромное преимущество в сфере слежения и контроля, не являясь при этом признаком распределения власти. См.: Morozov E. The Dark Side of Internet Freedom: The Net Delusion. New York: Public Affairs, 2011. P. 236.
203
См., например: Chafee Z. Jr. Government and Mass Communication: A Report from the Commission on Freedom of the Press. Chicago: University of Chicago Press, 1947. Vol. 2. P. 647–677; и Baker C. E. Advertising and a Democratic Press. Princeton, NJ: Princeton University Press, 1994. P. 15–20.
Некоторые исследователи ставили под вопрос доводы защиты многообразия, указав на то, что невозможно сказать, сколько именно разных взглядов необходимо для того, чтобы общество считалось плюралистическим [204] . Однако такая консьюмеристская точка зрения является ущербной, поскольку рассредоточение власти обосновывается не содержательно, а процедурно. Как было отмечено Бэйкером, с точки зрения [информационного] содержания «положительный вклад рассредоточения собственности – или, говоря в целом, разнообразия источников разных типов – должен зависеть от эмпирического предсказания, что подобное рассредоточение даст аудитории большой выбор (желательного) содержания и точек зрения» [205] . Но эмпирически невозможно доказать, действительно ли рассредоточение приведет к такому содержанию. Это возможно, но не обязательно. Однако проблема, как я доказываю в этой и следующей главе, не в результате (или вмешательстве в информационное наполнение (content)), а в демократических нормах и процедурах.
204
Как писал Стейнер несколько десятилетий назад, при особых обстоятельствах монополия может дать даже более разнообразное освещение событий или точек зрения – именно потому, что она желает обыграть всех возможных конкурентов. Steiner P. O. Program Patterns and Preferences, and the Workability of Competition in Radio Broadcasting // Quarterly Journal of Economics. 1952. Vol. 66. P. 194–195.
205
Baker. Media Concentration and Democracy. P. 15. О влиянии медиа на качество дискуссии см. в том числе: Barber B. The New Telecommunications Technology: Endless Frontier or the End of Democracy? // Constellations. 1997. Vol. 4. No. 2. P. 208–238; в том же номере см.: Buchstein H. Bytes the Bite: The Internet and Deliberative Democracy. P. 248–263.