Искра
Шрифт:
С медвежонком - легче. Обнимает Искра медвежонка за шею - и тот бредёт сквозь теснины мрака, медленно, но упрямо и уверенно, Искру на себе несёт, словно бабочку, что на шерсть его опустилась. Отпустишь его шею - и всплывёшь назад, в Срединный мир, как пузырёк воздуха со дна всплывает. Ничего не рассмотрев толком - только ладони горят от медвежьей шкуры из снежных вихрей.
Сидел Искра у очага, кормил огонь тюленьим жиром, говорил грустно:
– Ты-то, отец, видишь в любой тьме... взял бы я тебя с собой, да ведь перепугается нежить из сумерек, разбежится, а приятелю моему,
Коснулся пламени рукой - и остался в пригоршне свет.
Удивился Искра, горсть к глазам поднёс: плещется в ладони свет, как чистая вода, не горячий, а тёплый - золотые волны по нему идут. Плеснул Искра светом в лицо, глаза потёр - и стали глаза золотыми, как у полярной совы.
Со светом внутри. Для того чтобы пути во мраке искать.
Взял Искра ножницу, отрезал кончик косы и положил на камень очага. Не спеклись волосы, а вспыхнули вмиг - один пепел остался. Улыбнулся Искре отец.
После того и увидел Искра Нижний мир - те места, какие даже самые сильные шаманы видят еле-еле, словно силуэт сопки во вьюжную ночь. Всё увидел.
И получил весточку от деда.
***
Случилось это, когда уж шесть зим миновало с тех пор, как Искра из стойбища на Круглом озере уехал. Много прошло времени, много снега выпало и растаяло - но Искра всё о своём родном доме знал. Знал, что мама здорова, знал, что Брусника жива, знал, что Тальник ходит ещё рыбу ловить, хоть колено его ночами и мучает. И от этого знания было у Искры на сердце легко - ничто от вдохновения не отвлекало.
Разве только иногда вдруг тоска - маленький зверёк - откуда ни возьмись, приходила, под малицу забиралась, сердце грызла. Зубки мелкие, а больно. Тогда учился Искра тоску душить, как злого келе, что наводит болезнь и радость ворует. Плоховато пока получалось - и даже медвежонок, вьюжный приятель, снег, что и летом не тает, вздыхал за стеной тордоха.
А Искра думал, как вернётся домой богатырём и бойцом - потому что уже видел, с кем ему предстоит сражаться, если так повернётся судьба.
Брал он бубен и начинал петь. И открывалась перед ним дорога в Нижний мир - вроде лестницы в кромешную тьму, да только золотые глаза тьму проницали, и видел Искра, как мир духов устроен и кто там живёт. На лестнице встречались ему лишь маленькие рогатые келе, что исподтишка в Срединном мире у людей иголки воруют, пучеглазые сплетники - норовили они руки лизать да в друзья набивались, но не надо Искре таких друзей - и безглазые совы-соглядатаи. Но однажды хватило у Искры духу дойти до самого низа, благо шёл рядом с ним метельный медвежонок - верный спутник, что кровь Искры на вкус пробовал.
Тундра вокруг расстилалась, только ни сполохи над ней не играли, ни луна не светила, ни солнце не заглядывало в вечный мрак и вечный холод. И снег тундру покрывал - серый, а небо над снегом - словно глухой полог, висит низко, да и не небо это, а земля
Где в Срединном мире Песцовая река течёт - и здесь течёт река, вода в ней медленная, тёмная. На берегу тордохи стоят, такие же, как под солнцем, только покрыты не оленьими шкурами, а человеческой кожей. У тордоха - вешала для юколы, а на них человеческие руки вялятся. Поодаль - сумрак расстояния скрадывает, то ли десять шагов надо пройти, то ли тысячу, непонятно - стадо дохлых оленей пасётся: истлевшие шкуры на костяках висят, будто на жердях. А пастухи - вроде бы, люди: сидят на склоне холма молодые парни, трубки курят, дым вверх поднимается мутными струйками.
Пошёл к ним Искра - и никак дойти не может: с каждым шагом холм всё дальше. Рассердился Искра:
– Да что ж такое! Кто держит меня - пусти, или огонь здесь разожгу до самого солнца высотой!
От малицы словно невидимые руки отдёрнулись - в два шага оказался Искра у холма. Смотрит на парней - и впрямь люди. Одеты, как дети Нерпы: у старшего кухлянка священными узорами расшита, красными нитями да бисером, у младшего - оторочка на одежде из волчьего меха. Богатые люди и охотники хорошие. Да только давно мёртвые они: глаза у обоих вытекли, кожа на лицах черепа обтянула - и пятна на ней чёрные, а на шеях - петли захлёстнуты.
– Пришёл?
– сказал старший парень.
Искра ответил:
– Да. Из Срединного мира пришёл. Может, живые родичи остались у вас? Весточку им передать надо?
– Никого у нас нет, - сказал младший.
– Всех хозяин того тордоха, что на берегу, сюда забрал, мужчин в рабство взял, женщин - в жёны. Ни оленьей упряжки у нас не было, ни прощального пира - никто к мёртвому стойбищу приблизиться не смеет. Остались от стойбища одни гнилые жерди да прелые шкуры - а наши тела песцы изгрызли. И на белый свет нам не вернуться - нет у нас детей, а значит, и внуков не будет.
– Какая же злобная тварь это сделала?
– спросил Искра.
Передёрнул младший плечами:
– Кровавый Мор. Невеста моя гнилую оленину ему в ледяной воде варит.
Сжал Искра кулаки:
– Вырасту - заставлю его на волю рабов отпустить и из тундры совсем убраться!
Усмехнулся старший парень горько:
– Где тебе, шаман! Живая душа - как осенний листок, лёгкая. Дунет он - и вылетишь ты из Нижнего мира. Чтобы такого страшного келе победить, надо самому сюда спуститься, схватиться лицом к лицу. Да вот беда: сюда лишь мёртвые попадают, а мёртвые не страшны Мору. Живым - будь они хоть какие шаманы - сюда путь заказан. И медвежонок-вьюга тебе не поможет.
Вздохнул у ноги медвежонок-келе. Прищурился Искра. Сказал:
– Найду способ. Может, есть где-то вход в Нижний мир, что живого человека сюда пустит. Всю жизнь буду искать - а найду. Нечего злой погани людей в рабство обращать.
Переглянулись мёртвые.
– Что ж, - младший сказал, - ищи свой вход. Быстрей ищи: жаловался Кровавый Мор, что стали его рабы стары, сгнили, на ходу разваливаются - новых ему надо. Не нашёл бы он себе новых рабов в землях Ворона.
Ответил Искра - тихо: