Искра
Шрифт:
– Если, - снова хмыкнул Высокая Сосна.
– Если хватит. Если.
Но вдруг Тальник головой покачал укоризненно:
– А ты хочешь, чтоб оленёнок-сосунок в оленегонных состязаниях приз тебе принёс? Чтобы только из-под матки десять шаганий без отдыха пробежал? Не от ума это.
И даже Камень сказал:
– И верно. Пусть ищет следы, коли может. Никогда я не слыхал, чтоб шаманчик-оленёнок, которому в ножички и догонялки играть и играть, следы злой погани нашёл - но на свете, говорят, всякое бывает.
А Искра подошёл к матери и Копью. Им сказал:
–
Никто из сородичей его не остановил. Откуда-то у них надежда появилась, а откуда - понять невозможно.
***
Ранняя Заря чай заваривала, Копьё табак курил. Говорили они о Песцовой реке, охотничьей удаче, ярмарке в Светлом распадке - о хороших вещах говорили. А Искра сидел в стороне, чтобы их не отвлекать. Сидел в стороне, бубен держал, без колотушки, пальцами постукивал в него. Бубен согрелся - и Искра напевал тихонько, почти про себя:
– Слушай меня, маленький келе, снежный приятель - и смотри. Вокруг смотри - а я твоими глазами смотреть буду. Покажи мне дедовых медведей - всех.
Свет очага потемнел - привычно уже - и увидал Искра серую тундру, будто отражение в тёмной воде, тундру, в которой духи обитают, как люди и олени. Вьюжный медвежонок остановился на сером снегу, морду повернул - ждёт, зовёт за собой - и Искра полетел, так тихо, как только сумел.
У тордоха - два громадных медведя лежат, как два снежных холма. Охраняют хозяина.
– Скажите, сильные духи, - Искра спросил, - служил ли ещё кто-то моему деду? Поил ли ещё кого-то дед кровью, кормил ли мясом, грел ли своим теплом? Если да - то приведите, покажите мне этого келе.
Встал один медведь, потянулся, завился снежным смерчем, ввинтился в серую муть и из виду пропал. Не успел Искра подумать, сколько времени ждать придётся, как появился сторожевой келе, а в пасти у него - комок серых лохмотьев, да вроде косточки торчат из комка.
Потянул Искра лохмотья из медвежьей пасти - а они шевелятся, дёргаются под его рукой. Отдал медведь добычу хозяину - и превратился комок тряпья в маленького духа. Весь - то ли в облезлых перьях, то ли в клочьях шерсти, ножки тощенькие, с копытцами, четыре ручонки, безобразная морда из живота растёт, а из морды - ветвистые рога. На концах каждой веточки рогов - глазки поблёскивают.
Схватил Искра келе за рог - или за глаз - и встряхнул.
Запищал маленький дух, словно мышь:
– Не губи меня, сильный шаман, и огнём не сжигай! Мне крови не надо - дед твой водкой поил меня иногда, и того мне довольно. Я всюду бываю, всё вижу - не оставляй меня без глаз, великий шаман, я тебе пригожусь.
Не послушал его Искра - встряхнул ещё раз:
– Это тебя дед к нарте не привязал? Это ты людям зло творишь и оленей в тундре душишь?
Перепугался дух, ручками задёргал:
– Что ты, Искра! Где мне оленя задушить! Я для оленя - меньше мошки, мне и палёной
Задумался Искра.
– Новости носил? Значит, всё в тундре знаешь ты? Значит, знаешь, от чего пали у Высокой Скалы олени?
Взмолился келе:
– Отпусти мои глаза, Искра - не убегу я. Всё расскажу - только дай мне на серые снега смотреть.
Отпустил Искра духа. Встряхнулся дух, как крачка, и на ладонь шамана уселся.
– Слушай, - сказал, - великий Искра. По тундре одноглазые келе рыщут, у каждого - по паре железных клыков. Эти клыки они в жилу оленям втыкают да кровь у них сосут. Всё больше и больше становятся.
– И что же это за погань?
– Искра спросил.
– Бродячая?
– Да не то чтобы...
– замялся глазастый келе.
Он бы договорил, да почувствовал Искра, как тёплые руки его тормошат, живое дыхание на лице - и выдернула его материнская любовь из серого мира.
Потряс Искра головой - тяжёлая голова, в мыслях туман. А Ранняя Заря по лицу его гладила, спрашивала встревоженно:
– Что с тобой, оленёнок? Стал ты, как снег, белый...
И Копьё сказал с укором:
– Улетал он, женщина. Не мешай шаману с келе своими беседовать - его погубишь и себя погубишь.
Испугалась Ранняя Заря, отдёрнула руку. Искра тем временем в себя пришёл. Попросил:
– Копьё, водки у тебя нет ли?
– Водки?
– Копьё удивился, но протянул флягу.
Отвинтил Искра крышку, плеснул огню: "За помощь спасибо тебе, отец!" - с ладони стряхнул за полог: "Спасибо и вам, сумеречные звери", - и рядом с очагом на камень пролил несколько капель:
– Для тебя, вестник. И ещё дам, если следы мне покажешь.
Мелькнула перед очагом серая тень - не удержался глазастый пьянчужка, пришёл водку с камня слизать. Искра Копью флягу вернул и попросил:
– Копьё, если друг ты мне, останься здесь, пока мать моя к полётам не привыкнет. Не по злому умыслу, но мешает она мне, сбивает с тропы. Помоги ей - и мне помоги.
Копьё взгляд опустил в огонь. Ранняя Заря головой покачала:
– Страшно мне смотреть на тебя, Искра. Боюсь я за тебя - слишком юн ты ещё.
Искра в щёку её понюхал:
– Прости меня, мама. Шаманский путь - тёмный путь, знаю я уже, куда иду. Позволь Копью мне помочь - привык он, отца заменил мне на эти годы.
Улыбнулась Ранняя Заря беспомощно:
– Что же может женщина вам возразить, сильные люди. Останься, Копьё - и я прошу.
И Копьё улыбнулся в ответ.
***
Тем же вечером, когда тьма в тундру опустилась и все лукавые существа, неживые и нежившие, силу свою почувствовали, сидел Искра на корточках у входа в тордох. Обнимал за шею медвежонка-вьюгу, а большим медведям говорил, так сурово, как умел: