Искривлённое пространство
Шрифт:
– Да. Я - Гиата. А вы - Антон Сухов, я слышала, как вы знакомились с моей мамой. Садитесь.
– Она указала взглядом на кресло против себя.
Сухов медленно подошел к столу, остановился в напряжении.
– Как все это понимать?
Женщина тихонько рассмеялась.
– Что понимать?
– Вы хотите сказать, что я знал ваш адрес, а вы просто сидели дома и ждали меня, пока я натешусь с вашим Серафимом... Не так ли?
– Все случилось действительно не очень складно. Я прошу извинить меня, но...
– Женщина улыбнулась какой-то заученно-кроткой
– Но ко мне вы попали, разумеется, не совсем случайно. Но не нужно волноваться. Никто из нас не сошел с ума. По крайней мере вы. Можете мне поверить, это я вам гарантирую. Все в порядке, Антон. Можно мне вас называть просто Антоном и на "ты"? Тебе плохо гулялось с Серафимом?
– Погуляли прекрасно, - процедил сквозь зубы Сухов, - но, может, вы все-таки объясните, к чему этот спектакль?
– Это не спектакль. Надеюсь, что как врач и просто как умный современный человек без лишних комплексов ты не только все быстро поймешь и воспримешь, но и скажешь свое слово... Однако давай по порядку... Чудесный день сегодня. Разве не так? Сегодня у тебя рано закончились операции, ты торопился домой, и вдруг...
– Откуда вы знаете, где я работаю и когда закончил оперировать?
– Все это элементарно, Антон. Просто я читаю твои мысли. Но не торопись с умозаключениями. Хочешь кофе?
– Благодарю, не хочу.
– Напрасно отказываешься.
Сухову захотелось встать и уйти. Но любопытство и необычность ситуации заставляли сидеть.
– Почему напрасно?
– Кофе - напиток бодрости!
– патетично воскликнула Гиата.
– Разве не так написано в кафе на Киевской площади?
– Не помню. Я очень редко бываю на Киевской площади.
– И очень редко пьешь кофе...
– лукаво смотрела Гиата, и Антон Сухов сразу почувствовал многозначительную иронию. Он любил кофе давно, и Гиата, оказывается, и об этом догадывается. А может, даже знает?
– Да, я очень редко пью кофе... на Киевской площади.
– А кофе там чудесный.
– Может, прекратим имитацию непринужденной беседы?
– Почему?
– она так прелестно, с таким естественным удивлением улыбнулась, что у Сухова мурашки пробежали по спине.
– А что тебя интересует, Антон?
– Казалось бы, ты и сама должна знать не только время окончания операций, но и круг моих интересов, - отчеканил Сухов каждое слово, тоже переходя на "ты".
– Не преувеличивай моих возможностей.
– Гиата блеснула рядами ровных белых зубов.
– Я могу многое. Могу читать твои мысли. Но это еще не все. Далеко не все.
– Кто ты?
– Гиата Бнос.
– Я сейчас встану и пойду. Если я спросил о тебе, то совсем не для того, чтобы услышать еще раз твою фамилию.
– А что же ты хотел услышать?
– Собственно говоря, ничего не хотел... Но если я оказался у тебя дома, да еще таким странным образом, то, может, ты сама хотела что-то мне сказать?
Гиата снова лукаво улыбнулась.
– Зачем так торопиться? Хочешь кофе?
– Да...
– Вот это уже лучше. Кофе - напиток бодрости. А торопиться никогда не следует. К тому же у тебя такой прекрасный день сегодня. Легкий день. Сегодня ты можешь отдыхать душой и телом... Послушай, почему ты такой взвинченный?
Гиата говорила неторопливо, спокойно, доверительно.
– Чем ты испуган? Ведь ничего особенного не произошло... И тебе не пристало смущаться в присутствии молодой... очень молодой женщины.
Сухов прикрыл веки.
– Разве мое состояние вызвано присутствием молодой женщины? Кстати, почему ты подчеркиваешь, что "очень молодой" женщины?
– Ну... Галантного кавалера, как вижу, из тебя не получится, но не отчаивайся. Не будем распространяться о наших годах. Ладно? Серафимчик! Дверь в комнату почти сразу же открылась.
– Принеси нам кофе и немного коньячку.
– Любите кофе с коньяком?
– спросил Сухов.
– Люблю. Все люблю, что существует на этом свете. На то оно все и существует. Не так ли?
– Все?
– Да. Именно все. Я рада, что ты как раз на этом слове заострил внимание. Мне отрадно, что ты способен так тонко чувствовать.
В это время вошел Серафим с небольшим подносом в руках. Он лукаво подмигнул Сухову, поставил поднос на стол.
– Завтра пойдем гулять?
– Мальчик хитро смотрел на него.
– Слышишь, Сухов?
Антон промолчал, даже не глянул в его сторону.
– Молчание - знак согласия. Итак, до завтра. Хотя мы и сегодня еще увидимся. Ведь ты не торопишься домой?
Серафим вышел, прикрыв за собой дверь.
– Милое создание! Не правда ли?
– спросила Гиата, закинув рукой прядь золотистых волос за спину.
– Да... У тебя интересный сын...
– Сын?
– рассмеялась Гиата.
– Разве не сын?
– Сразу десять сынов, в нем одном... Прекрасный кофе. Молодец Серафим. Он с каждым днем становится все умнее. Антон, а тебе не хотелось бы иметь такого же умницу сына?
Сухову стало совсем плохо, он убедился, что находится в обществе психически больного человека. Пока он смотрел с обреченным видом на письменный стол, реторты и прочее, Гиата будто непроизвольным движением поправила платье, оголив колени.
– Кажется, ты знаешь им цену, - довольно зло заметил Антон.
– Чему я знаю цену?
– улыбнулась женщина.
– Цену своим коленям.
– По крайней мере, мне кажется, что они у меня вполне приличны. Разве не так? Но почему мы начали говорить о моих коленях?
Сухов понял свой проигрыш: мог и не обратить внимания на это якобы невольное движение. Но сработала врожденная непосредственность, которая прежде никогда Антону не изменяла. Он успокоил себя, мол, все к лучшему, главное - всегда оставаться самим собой.
– Послушай, Гиата, ты, должно быть, плохо читаешь мои мысли...
– Ошибаешься, Антон, именно таким я тебя и люблю.
Это "люблю" прозвучало для Сухова точно выстрел. Он решил немедленно уйти, оставив эту психопатку со всеми ее ретортами, осциллографами, серафимами... Но, сам не зная почему, он улыбнулся и спросил: