Искры гнева (сборник)
Шрифт:
…Они ехали быстро. Спешили. Им нужно было успеть сделать своё дело до восхода луны. Ехали степной целиной, пересекали заболоченные низины, топи. Наконец остановились на пригорке около степного буерака. Лошадей стреножили, пустили пастись, а сами вышли на широкую ровную полянку, на которой росло несколько одиноких деревьев. Пахло кошарой, овечьим жиром.
— Вон там, под той грушей, — сказал тихо Семён, — около крайнего воза нас будет ждать Тымыш.
У высокого дерева стояли четыре нагруженные шерстью мажары. На столбике
От воза к возу не спеша с фонарём в руке переходил дородный, в куцей чумарке человек. Он осматривал, ощупывал верёвки, рядна, которыми покрыта была шерсть, и торопил воловиков.
Три мажары уже могли выезжать, а с четвёртой была задержка. На ней провисла не натянутая как следует верёвка. И её сейчас дотягивали. Кроме этого, волы почему-то не хотели идти в ярмо. То ли не были ещё как следует приучены, то ли боялись света, который бил им от фонаря прямо в глаза.
Наконец бороздной вол перестал упрямиться и покорно подставил шею. Парень-воловик тут же накинул ярмо и воткнул в верхнее отверстие нашейника занозу. Вол шумно вздохнул, мотнул головой. Заноза вдруг треснула и переломилась. Ярмо упало на землю.
— Растяпа! — взвизгнул человек с фонарём, затем сорвал с плеча арапник и со злостью ударил парня по голове, раз, другой. Замахнулся и в третий раз, но ударить не успел. Пика Семёна подломила его ноги, и он, выронив из рук фонарь, свалился, как подкошенный, в траву. Яким и Григор тут же накинули ему на голову мешок, связали руки, ноги и, оттащив в лесную чащу, положили на землю лицом вниз.
— Вот это и есть его вельможность господин Синько, — тихо проговорил Семён, ставя свою пику на спину пана.
— Да, был просто Синько. А когда дослужился до ротмистра и стал богатым, то превратился в господина Синька, — сказал так же тихо Шагрий. — Хотя какая разница, как он себя называет. Главное, что людей неволит…
— Неволит. Да ещё как! — прервал Шагрия Семён. — К пожалованному ему хутору силой присоединил ещё и село Ясенево.
— Даже так? — удивился Яким. — Но, может быть, пан имел право на это?..
— Никакого права он не имел! Вельможный тянет всё, что подвернётся ему под руку, и кричит на весь свет, что всё это по праву, — пояснил Григор.
— Верно, — подтвердил Семён. — Он заявляет, что у него есть грамота на земли на сто вёрст вокруг. А кто не верит, сопротивляется ему, того наказывает. Позавчера, например, покарал двух женщин — старую Ярыну и её дочь Мотрю — за то, что они отказывались идти на панщину. Ярына в тот же день умерла. А вчера он забил до смерти пастуха Данилу. Да и сейчас, вы же видели, раскроил арапником голову воловику.
— Всё ясно! — остановил Семёна Шагрий. — Какое будет наказание извергу?..
В это время от поляны, где стояли мажары, послышался лай собак, донеслись людские голоса. Там, наверное, встревожились внезапным исчезновением пана. Отчётливо раздавался и голос воловика Тымыша, который успокаивал людей и направлял их искать Синька
Услышав голоса, Синько попробовал было повернуться на бок, чтобы затем позвать на помощь. Но Семён надавил сильнее остриём пики ему на лопатку, и он успокоился, продолжал лежать неподвижно.
— Так что же решим? — вновь спросил Шагрий.
— Вот есть верёвка. Крепкая. А ветка дуба выдержит, — сказал Яким. — Но, может, не нужно с теми верёвками и возиться. Может, просто нанижем на пику?..
— А вдруг у господина есть хоть капля совести и он теперь оставит людей в покое… — проговорил задумчиво Семён.
— Помилуйте… — умоляюще заскулил Синько. — Не убивайте…
— Так, может, на первый раз помилуем? — спросил Шагрий. — И посмотрим, как он после этого будет обращаться с людьми.
— Давайте помилуем.
— Пусть будет так.
— Проверим… — проговорили все трое один за другим.
Над вершинам" деревьев начало уже светлеть. На востоке зарозовело — выплыла луна. Надо было торопиться.
Они ослабили немного верёвки на руках Синька и быстро пошли к оставленным на полянке лошадям.
Возвращались той же степной дорогой — напрямик. По освещённой луною земле кони ступали уверенно, бодро. Побратимы молчали, будто им не о чем было говорить. В действительности же каждого беспокоило: не зря ли истрачена ночь? Может быть, этого Синька нужно было по-настоящему проучить?
— Помещик Качура тоже клялся, божился, — нарушил первым молчание Яким. — А теперь, подлец, снова взялся за своё: загрёб общественные левады, луга.
Григор и Семён молчали.
Шагрий вспомнил, как однажды перед вербной неделей они "поймали" вечером Качуру на леваде и начали совестить его. Рассвирепевший помещик схватил вилы и полез в драку. Тогда они связали его и хорошенько поколотили. Качура божился, клялся, что отныне ногой не ступит на чужое, будет вести себя хорошо. А выходит, обманул их…
— Вы думаете, что мы напугали пана Синька? — не унимался Яким.
— Просился вроде слёзно, — сказал Шагрий.
— Посмотрим. Будет видно, — отозвался Семён.
Он вдруг представил себе свою подругу Хрыстю. Утром она узнает о том, что случилось с Синьком, зайдёт к Семёновой матери, и они вдвоём будут долго радоваться тому, что проучили наконец-то мироеда… А дня через два Семён и сам наведается в Ясенево и расскажет, как всё происходило…
Уже около Бахмута, в ивняке, передавая коня Семёну, Григор сказал:
— А не следует ли нам, друзья, действовать покруче?
— Да, щекотанием их не проймёшь, — поддержал Григора Яким.
— Я тоже так думаю, — проговорил Семён. VI уже вдогонку Шагрию крикнул: — Ничего. Доймём чем-нибудь и поострен!
Когда топот конских копыт затих, Синько повернулся на бок, освободил от верёвок руки и ноги, снял с глаз повязку.
Долго сидел, отдувался, приходил в себя, всё ещё не веря, что остался не только живым, а даже и непобитым. Лишь на спине, там, где её касалось острие пики, намного саднило.