Искры
Шрифт:
— Что же, значит, только я, как слепая курица не могу пуститься в путь?
— Можешь, — ответила Маро, — но потеряешь дорогу. Кроме того, Мхэ привез письмо от отца к Аслану. Он должен поскорее его доставить.
Уже до восхода солнца мы с Мхэ пустились в путь. Мхэ не имел обыкновения ехать верхом.
— Грех ехать верхом, — говорил он. — Для чего тогда бог дал мне ноги?
Он шел впереди с огромной своей дубиной, которую нес на плече. Он был молчалив и на мои вопросы давал лаконичные ответы.
Только в пути я вспомнил о том, как неделикатен был, расставаясь с Маро.
Я ей не сказал ни слова. Она провожала меня и, видимо, ждала от меня ласкового слова. Я вспомнил, что расставшись со мной, она не пошла в палатку, а долго сидела, опустив голову на колени у дороги. Мхэ еще некоторое время оставался с Маро и потом догнал меня. Я спросил его о Маро.
— Она плакала, — сказал сопровождавший меня геркулес,
— Почему она плакала?
— Одному лишь дьяволу известно, почему девица плачет…
Мхэ был не так глуп, как я думал прежде. При этом он был очень скрытным человеком. И как ни старался я, не мог вызвать его на откровенность относительно цели его поездки в Ван. На все мои вопросы он давал один и тот же пренебрежительно-насмешливый ответ.
— Много будешь знать, скоро состаришься.
Мы доехали до первой стоянки, где должны были встретиться с Асланом. Но его там не оказалось. Это было небольшое селение, населенное наполовину армянами, наполовину курдами. Когда мы подъехали к селению, к нам подошел человек, который, видимо, поджидал нас, и, вынув из-за пазухи запечатанное письмо, передал его мне.
В письме было написано следующее:
«Фархат! Обстоятельства вынудили меня свернуть с дороги, ведущей прямо в Ван. Извини, что не подождал тебя. Человеку, который передаст тебе мое письмо, поручено мной проводить тебя ко мне. Ему известно, где я нахожусь. Аслан».
Когда я кончил чтение письма, человек передавший его мне, спросил:
— Если вы не намерены здесь передохнуть, — то я готов сопровождать вас.
Человек этот был одет по-курдски, и если бы не заговорил по-армянски, я его принял бы за курда. И вооружение у него было курдское: длинная пика, пара пистолетов за поясом, огромный, покрытый железом щит и кривая сабля.
С Мхэ он заговорил по-курдски. Видимо, они были знакомы. Его лицо и мне показалось знакомым. Его я где-то видел.
Вдруг я вспомнил, что это один из тех двух зейтунцев, которых я видел в арабском минарете, когда впервые встретился с Каро и его товарищами. Теперь я понимал, почему Аслан свернул с пути. Видимо, этот зейтунец принес ему какую-то неожиданную весть, и он отложил поездку в Ван.
Когда беседа их кончилась, Мхэ обратился ко мне;
— Теперь я знаю, где Аслан и прямо поведу тебя к нему. Этот человек нам не нужен.
— А дорогу ты знаешь? — спросил я.
— Как сам черт.
— Ну, раз вы не хотите здесь отдыхать, — сказал зейтунец, — подождите минуту я вынесу вам поесть.
И он побежал в дом, который стоял на краю селения.
Скоро он вынес оттуда сито, в котором были какие-то круглые толстые желтые блинчики, сверху покрытые медом. Это были сушеные сливки.
Мхэ взял сразу пару и сложив в трубку мигом проглотил.
— Этими чертовскими штуками не накормишь Мхэ!
— Принеси-ка хлеба! — сказал Мхэ.
А я больше половины блинчика не мог съесть.
— У меня хлеб есть в сумке, я дам тебе в дороге, когда проголодаешься, — сказал я Мхэ.
— Ты давай сейчас, когда в животе у меня пусто.
Зейтунец не дал мне открыть сумку, в которой были припасы, данные мне на дорогу Маро. Он пошел и принес два огромных ячменных хлеба. Мхэ их быстро уничтожил.
Тогда мы пустились в путь.
Солнце уже склонилось к закату…
Глава 42.
ПАСТУХИ-АРМЯНЕ
Мхэ, дикий сын армянских гор, вел меня по неведомым тропинкам, где сам черт бы заблудился.
Извилистая, каменистая тропинка вилась среди гор и ущелий, то спускаясь в долину, то круто подымаясь ввысь по склону над глубокой пропастью ущелья.
Мне пришлось слезть с коня и вести на поводу. Но путь был очень труден, и конь двигался медленно и осторожно. Это сердило Мхэ.
— Оставил бы ты это паршивое животное, на что оно годится! — ворчал он.
Спорить с ним было бы напрасно, поэтому я старался его раздобрить.
— Этот конь — подарок Каро, — говорил я, зная как чтит и любит его Мхэ. — Разве ты не любишь Каро?
Мхэ на некоторое время успокаивался и переставал ворчать, но скоро он опять начинал браниться. Невозможно было таскать за собой коня по этой дороге. Мхэ предложил передать коня кому-нибудь кто доставил бы его, куда нужно, а самим идти быстрым шагом. При этом он добавил, что очень торопится, ему нужно как можно скорее передать письмо Аслану, что потому-то он и выбрал этот путь — трудный, но зато очень краткий.
Соображения Мхэ были основательны. Но кому же передать коня?
— Я найду человека, которому можно доверить, — сказал Мхэ и, попросив меня минуту обождать, сам поднялся на вершину горы и начал озирать окрестность. Увидя какого-то пастуха, он приложил пальцы к губам и издал пронзительный свист, который эхом отдался в горах. В ту же минуту послышался ответный свист. Я тут впервые увидал, как люди в горах переговариваются издали, друг с другом.
Немного спустя к нам явился пастух-курд.