Искры
Шрифт:
Мхэ поговорил с ним по-курдски и передал ему коня.
— Ну, а теперь идем! — сказал он, обращаясь ко мне.
— Как идем? Отдаешь ты коня разбойнику и думаешь, что он вернет его?
Мхэ успокоил меня, говоря что, правда, тот, кому он передал коня — разбойник, но разбойники свято берегут то, что им поручаешь по доверию и потом возвращают владельцу. Кроме того, Мхэ говорил, что ему хорошо известно, чьи стада пасет этот пастух, и в случае, если б он присвоил коня, то Мхэ сумеет в ответ на это похитить у него целое стадо.
Мхэ в этих делах знал больше толку, чем я, поэтому я согласился, спросив только, когда именно пастух, доставит коня.
— Через день, — ответил Мхэ. — Он приведет коня по другому, более длинному пути.
Мы снова пустились в путь.
— А скоро мы приедем к Аслану? — спросил я.
— Если всю ночь будем идти, то завтра в полдень будем там.
— Как же мы можем всю ночь идти без отдыха? Я и теперь уже устал.
— А если не можешь идти, тебя также оставлю, как твоего коня. Мне некогда возиться с красными невестами, — холодно отрезал Мхэ.
— Ведь тебе хорошо известно, — мягко обратился я к нему, — что я не привык долго ходить по таким тропинкам.
— Вот и привыкай.
— Привыкну, но нельзя же сразу.
— Если устанешь, я тебя возьму на спину и понесу.
— Ребенок я, что ли?
— А кто же ты? — дико улыбаясь, ответил Мхэ.
Я был недурным пешеходом и слабость моя объяснялась потерей крови. Но для такого железного человека, каким был Мхэ, рана моя была пустяком, о котором не стоило и говорить. У него на теле было множество глубоких следов от ран, при получении которых он никогда не слабел, не терял бодрости и мужества…
Солнце зашло.
К нашему счастью ночь была лунная.
Я был вынужден подчиниться воле моего жестокого спутника. При ночной прохладе идти легче, чем днем, но все же в полночь я совершенно обессилел. Мхэ это заметил и, видимо, ему стало жалко меня.
— Пройдем еще чуточку, тут вблизи палатки пастухов, там я дам тебе отдохнуть.
Но все большое казалось Мхэ небольшим, и долгое — коротким. Только за два часа до рассвета мы дошли до ущелья, где были палатки, о которых он говорил. Бешеные псы не допускали нас близко, а в палатках все спали. К тому же Мхэ напугал меня, сказав, что пастухи, проснувшись могут принять нас за разбойников и застрелить. Но я так устал, что не обратил внимания на его слова.
— Лишь бы немного отдохнуть! — думал я.
Мхэ издал какой-то звук, который должен был означать, что мы гости. Два ночных сторожа подошли к нам.
Здесь Мхэ заговорил уже по-армянски.
И этого было достаточно, чтоб развеять все сомнения пастухов. Увидя, что мы армяне, они тотчас пригласили нас в палатку главного пастуха.
Нас принял старший сын хозяина. Он велел развести огонь и приготовить нам ужин. Я заявил, что есть не хочу и что был бы очень благодарен, если б они отвели мне уголок, где мог бы немного отдохнуть.
— Пусть он поспит, — сказал Мхэ, — а я поем, я умираю от голода.
В углу палатки, где спали дети, приготовили мне постель и не успел я положить голову на подушку, как заснул.
Как приятно утомленному человеку забыться сном! И как сладок сон под мирным шатром пастуха!..
Не знаю сколько часов я спал, но когда проснулся, был полдень. Мхэ уже не было. Он исчез.
Старик-хозяин сообщил мне, что Мхэ поужинал и ушел не дожидаясь рассвета, говоря, что он очень торопится и ждать не может.
Поступок полупомешанного Мхэ страшно меня возмутил. В уме я упрекал Маро за то, что она связала меня с таким дураком. Домохозяин старался меня успокоить.
— Не огорчайся, — говорил он, — ты не у чужих. Чувствуй себя, как дома. Отдохни хорошенько, а там, когда пожелаешь уехать, мой сын тебя проводит туда, куда нужно.
— Но дело в том, что я не знаю, куда мне идти. Меня должен был довести тот дурак, — с огорчением ответил я.
— Мы знаем, куда, — спокойно сказал старик. — Твой спутник велел доставить тебя к палаткам С.-бека. Его пастбища недалеко отсюда.
— Кто такой С.-бек?
— Глава езидов.
Я немного успокоился. К тому же вспомнил о том, что Мхэ нес Аслану письмо, которое надо было доставить как можно скорее, потому-то он и торопился и не мог ждать меня. Из слов хозяина я заключил, что Мхэ ничего не сообщал ему о цели нашей поездки, что он ни словом не обмолвился об Аслане. Он выдумал будто в монастыре богородицы, куда мы отправились на богомолье, у нас украли лошадь и, будто, мы узнали, что лошадь находится у племени езидов и потому-то идем туда. В словах Мхэ была какая-то видимость правды, так как моя лошадь находилась у пастуха-езида. И мы нашли бы лошадь у езидов.
Старик-хозяин, согласно патриархальному обычаю гостеприимства, все время старался угощать меня и занимать.
— Вы оскорбите мой шатер, если уйдете недовольным, — говорил он.
Мне сразу бросилось в глаза, что ни дочери хозяина, ни его невестки не скрывались от меня и не покрывали лица, как это было принято у армянок в Персии.
Все они говорили со мной, словно я был их старым знакомым. Их речь была так трогательно простодушна и невинна, что нельзя было не проникнуться симпатией к ним.
— У тебя есть сестры? — спрашивала взрослая дочь хозяина.
— Есть, даже две, — ответил я.
— А они вяжут тебе носки и моют тебе ноги перед сном?
— Нет, они ленивые.
— А ты их не бьешь за это?
— Есть у твоих сестер вот такие серьги? — спрашивала другая дочь хозяина, показывая свои серьги. — Это купил мне братец, — добавила она.
— Нет, у них нету, — ответил я.
— Значит, ты их не любишь?
— Сколько лет твоей невесте? — спросила одна из невесток хозяина.