Искры
Шрифт:
— А в каких он отношениях с пашой?
— В наилучших.
— А это тот самый паша, который на алтаре армянской церкви устроил цыганские танцы и пил вино?
— Он самый. Ведь и этот у паши научился забавлять себя цыганскими танцами.
Все эти речи были мне понятны, но они, видимо, кололи сердце Аслана, как острие меча. Его ясное чело омрачилось, в его голосе слышались гневные ноты.
— Мне это кажется совершенно невероятным, — сказал он. — Ванский народ при патриархальной своей простоте не мог бы потерпеть столько злодеяний. Пример этого человека, занимающего высокое положение, является соблазном для простонародья и оскорбляет его чувства.
— «Тот, кто собирается красть, прежде ищет место, где он спрячет краденое», — ответил поп. — Он очень искусен в словах, которыми оправдывает себя. Когда его упрекают в том, что он дружит с пашой или разбойниками-курдами, или цыганками-танцовщицами, то он отвечает словами апостола Павла о том, что с евреем надо стать евреем, с язычником быть язычником. При этом он уверяет, что дружит с этими людьми и чтит мусульманские обычаи во имя блага своей паствы, с той целью, чтоб угодить этим людям и использовать их для защиты интересов нации.
— Злодей! — воскликнул Аслан. — Васаки-предатели [28] всегда так оправдывают себя.
Хотя Аслан до этого говорил, что он очень голоден, но почти ничего не ел. Поп, заметив это, спросил;
— Почему ты не кушаешь?
— Аппетит пропал, — ответил Аслан.
— На, — сказал поп, — подавая Аслану огромную чашу с вином, выпей, забудешь горе.
Аслан принял чашу и одним духом осушил ее до дна.
— А ты не потерял аппетита! — сказал священник. — Это потому, — добавил он, — что ты нисколько не беспокоишься о том, что творится в Ване.
28
Васак Сюни — марзпан (наместник) Иберии 439–442 годов и Армении ок. 442–451 годов. Участник армянского восстания под предводительством Вардана Мамиконяна против попыток персов насаждения зороастризма в Армении, командовал третью войска повстанцев. После обещанной персами амнистии перешёл на сторону Сасанидов, возглавив проперсидскую партию среди армянской знати. Однако он проявил неспособность умиротворить Армению, был обвинен в пособничестве восстанию и приговорен к смерти. Умер в заключении. Имя его стало нарицательным как символ предательства. — прим. Гриня
— Я потому и иду туда, — сказал я, — чтоб посмотреть, что это за город.
— Лучше бы ты там посмотрел, как люди живут, — сказал священник.
После этого Аслан и священник уединились в другой комнате и горячо о чем-то спорили. Я ничего не мог понять из их разговора, так как до меня доносились лишь обрывки слов. Аслан вышел оттуда возбужденный и велел тотчас приготовить лошадей.
— Вы подумайте, может что-нибудь забыли, — сказал Аслану священник.
— Все, что нужно, я взял и поместил в двух ящиках, — отвечал Аслан. — Но вы приготовьте лошадь, на которую можно было бы навьючить эти ящики и найдите слугу, который поедет со мной.
— Через полчаса можете пуститься в путь, — сказал священник, — а пока выпейте-ка эту чашу.
Аслан взял чашу с вином и выпил.
В разговоре священник обращался к нам то на «ты», то на «вы», не придавая этому никакого особого значения.
— Где же ваши ребята? Никого из них не видно, — сказал Аслан.
— Все они взяли своих дам и отправились в горы, на кочевку, к овцам. Алмаст тоже там. Дома остались только мы с дорогой моей матушкой. Тяжела служба священника! — добавил он.
— И ты верой и правдой несешь ее, не правда ли? — сказал Аслан, смеясь.
— Во всяком случае, я несу службу лучше, чем наш отец Марук, который даже грамматике обучался. Все дети, которых крещу я, выходят потом лучшими христианами, а те, кого я хороню, никогда не встают из могилы.
— Расскажи-ка, как ты однажды обварил в купели ребенка, — сказал Аслан.
— Ну это старая история. Теперь я таких вещей не делаю.
— Ты расскажи все-таки, пусть и Фархат послушает.
Священник в очень смешной форме рассказал как это случилось. Зимой, когда детей приносят в церковь крестить, то вместе с ними приносят горячую воду для купели. Однажды принесли очень горячую воду и он, не попробовав, налил ее в купель и окунул в нее ребенка. Ребенок обыкновенно кричит, когда его священник окунает в воду, но на этот раз он вдруг притих и не подал крика. Тут-то священник понял, что ребенок умер. Тогда он нисколько не смутившись, обратился к крестнику и сказал: «С этим ребенком дело не вышло, давайте другого, если есть».
Священник нас не задерживал. Видимо, и он торопился и хотел, чтобы мы поскорее уехали. Он и его жена провожали нас до самого края селения и трогательно с нами простились.
Селение, где жил священник, было расположено на склоне горы и с четырех сторон окружено естественной стеной — холмами. Благодаря этому оно было похоже на неприступную крепость.
— Видишь, это селение, — сказал Аслан, когда мы стали от него удаляться. — В нем живет не более пятидесяти семейств, а недавно они вели борьбу против 500 курдов, которые не могли взять его приступом и вынуждены были отступить.
— Да, потому что оно неприступно, по своему положению, — сказал я.
— Нет, не только потому, а еще потому, что жители его храбрые люди.
— Потому что у них такой «сумасшедший» священник.
— Это удивительнейший человек, — сказал Аслан. — Ты не суди его по его шуткам. Он очень неглупый человек, притом очень добрый.
После этого Аслан рассказал мне несколько эпизодов из жизни этого священника, который вырисовывался, как человек отчаянно смелый и великодушный, какой-то искатель приключений, всю жизнь боровшийся против всяких невзгод. Он даже обагрил свои руки кровью, не раз убивал и похищал добычу, брал людей в плен. Но и не раз бывал он побежден и ограблен врагом. Его первая жена и сыновья погибли от меча врагов. После этих-то событий он немного тронулся.
— Но несмотря на это отец Месроп очень любим. Около десяти армянских селений в этом крае находятся под его покровительством. И все чтят его, как отца. Однажды во время голода он распродал все, что имел, заставил всех богатых сделать то же и таким образом спас жизнь множества бедняков. Хотя он и неподходящий священник, но администратор он хороший. Потому-то и мог он держать под своей властью все армянские села расположенные в этих горах и не позволял туркам вмешиваться в их общественные дела.
— А он грамотный? — спросил я.
— Нет. Он едва умеет подписывать свое имя, но, по-моему, такие священники лучше, чем те, которые закисли в изучении богословских вопросов и которые затемняют сознание народа, ввергая его в духовное омертвение. А такой народ не может иметь твердой почвы под собой и жить на земле.
— Отец Месроп, — продолжал он, — не является типичным армянским священником. Он скорее похож на курдского шейха, который постоянно живет одной жизнью с народом. Во время войны он храбрый воин, во время мира священник и судья. Всегда такими и были священники у кочевых племен. Такими были и Авраам, Исаак, Яков, и их преемники. Один из наших товарищей, священник. Я не хочу пока его называть. Он владеет греческим, еврейским, латинским языками, читал все касающееся бога книги, начиная с того момента, когда возникла среди людей идея божества. Но этот ученый богослов отложил в сторону всю премудрость, так как хорошо знает, что народ его не поймет. Но народ отлично понимает язык отца Месропа, потому что он вышел из народа и проникнут его же идеями, он не начетчик.