Искупление
Шрифт:
– Ты не считаешь себя одной из нас.
– Нет. Иначе давно была бы мертва. Самоопределение, знаешь ли, дело выбора.
Он собирался еще что-то сказать, но пальцы Зиты предостерегающе коснулись его губ. Рамис поцеловал ладонь своей подруги и снова поднял глаза на Кати:
– Извини меня, Сильная. Это нелегко.
– Да, – согласилась она. – Нелегко. Но вы должны знать еще кое-что. Единственное, ради чего я могла бы пожертвовать жизнью – это вы. Амон не дурак, чтобы делать меня своим врагом. Пока я жива, он вас не тронет.
– Мы верим тебе, Сильная, – сказал Рамис.
– Спасибо, – прошептала Зита.
Спроси кто-нибудь Сильную Кати, зачем
Зита сидела рядом. Ее негромкий голос легко перекрывал все другие звуки. Зита рассказывала, явно не впервые, историю поединка Сильнейшего и Кария. Дерзкий вызов мага-полукровки, принявшего сторону дикарей, удивление Сильных, их насмешки, колебания и неосторожное решение – сражению быть. Оцепенение, павшее на Долину, когда маги наконец поняли: юнец, полукровка, недоучка, он по меньшей мере равен Сильнейшему. Фейерверк Силы над площадкой Испытаний, полыхание смертельных заклятий, ярость, ненависть, гордыня. Последний, отчаянный ход Сильнейшего, когда сын уже почти вырвал у него победу.
Слушатели были там в день поединка и, быть может, могли что-то видеть. Но магия делала их тогда немногим разумнее животных. Теперь, свободные, они с жадностью слушали знакомый рассказ. Когда речь дошла до воскрешения, Кати поежилась под взглядами бывших рабов. И, неожиданно для себя, заговорила сама:
– Мы тогда не знали, почему это делаем. Многие века мы жили по одним и тем же правилам, они казались незыблемыми. Карий… он принес изменения, которых никто из нас не ждал. Мы не хотели… вы не могли. Он стал мостом из прежнего мира в новый. Мало кто из нас сможет войти в этот мир, еще меньше тех, кто сумеет в нем прижиться. Я, наверное, не смогу. Вы – можете. Вы уже в нем. Я, Сильная Кати, иногда вижу будущее. Не всегда оно открывается ясно и не всегда – правдиво. Сейчас… вижу. Чем бы ни закончилась эта война, будущее принадлежит таким, как вы. Не скоро. Будет пролито много крови, прежде чем оно придет. Но вы – его залог, и я горжусь вами, в особенности – тобою, Зита…
Маленькая Кати захныкала, Зита поспешила забрать ее. Сильная замолчала. Подобные всплески предвидения мало походили на обычное просматривание возможностей. Случались они редко, были смутны и опустошали больше сознательного применения Силы.
Все молчали, но в лицах бывших рабов поубавилось непримиримости. Зита стала тихонько напевать, укачивая малышку. Костер медленно догорал, и, словно принимая у него пост, занималась утренняя заря. Поселок обретал свои обычные нищенские очертания. Видения отступали. Да и видения ли это? Или же простая усталость – и страх, и отчаяние, и огонь, и ожившие воспоминания этого места ненадолго помутнили рассудок Сильной Кати?
Прощание вышло коротким. Зита стиснула Кати в объятиях и запрыгнула на спину грифоницы. Присев – мышцы волной перекатились под шерстью, – та рванулась прочь, как будто расставание обжигало и ее тоже. Взметнувшаяся пыль попала в лицо, Кати сердито отряхнула ее. Не стала глядеть вслед. Часть ее сущности Зита уносила в себе, и то была не метафора – всего лишь магия. Связь, ближе которой не бывает. На любом расстоянии Сильная могла слышать Зиту, могла видеть ее глазами. Но делала это лишь при необходимости. Такая же связь когда-то полностью подчинила Кария Сильнейшему; немалую борьбу пришлось выдержать полукровке, чтобы вернуть свободную волю. Допускать подобного со своей молодой воспитанницей Кати не собиралась.
Безотказный Сэт доставил ее обратно. Служить одному из членов Совета – немалая честь для мага, чья Сила осталась почти неразвитой. Большую часть пути Кати дремала, привалившись к его спине. Две ночи у Зиты пролетели слишком быстро, чтобы тратить время на сон; будущее не обещало ничего, кроме бесконечных дел. На привале, когда маг и грифон спали, обнявшись, Кати неподвижно сидела на земле. Не смотрела возможности и не искала способов изменить грядущее – просто ждала. Редкие зарницы всплесками разгоняли синеву ночи. В сыром воздухе воцарилось уже летнее тепло, травы поднимались буквально на глазах. В движении соков по древесным стволам, в каплях мелкого дождя, в брачной перекличке птиц звучала Сила. Ее ноты обтекали неподвижное тело Кати, отзывались в натренированном разуме, пели в унисон с кровью. Тихий комариный звон доносился будто издалека, куда менее явственный, чем эта вечная песня.
Лагерь кипел нетерпеливым ожиданием. За дни отсутствия Кати он вырос вдвое, и новые маги продолжали пребывать. Ближайшие селения были попросту разграблены. В ход шло все – от содержимого дикарских кладовых до самих дикарей, их труда, их жизней. Аккуратные ряды палаток занимали все свободное пространство, и группы рабов слаженно расчищали новое: рубили деревья, корчевали пни, разравнивали землю. Другие заканчивали рытье рва. Он широким полукольцом охватил весь лагерь, кроме той части, где глубокий овраг служил естественной защитой от незваных гостей с их лошадьми и гремучим железом Белокожие женщины занимались шитьем палаток. Становилось не по себе при мысли, что все эти усилия – ради считанных дней сборов, прежде чем большая часть магов отправится на восток. Но рабов, пока они не понадобятся в ином качестве, следовало занять, так что и густой лес, и крутой обрыв над рекой, откуда носили воду, пришлись более, чем кстати.
В стороне от палаток расчистили место грифонам. Бедняги, лишенные привычных условий, страдали куда больше людей – и, в отличие от людей, незаслуженно. На двух-трех магов теперь приходился лишь один грифон, приплода не было вовсе. Преданность удерживала гордых зверей от бегства в родные горы, преданность же заставляла их терпеть недоедание, трудиться наподобие вьючных животных, получая в награду удары дикарских копей и отравленных стрел. Вот и сейчас – вместо отдыха перед путешествием, где каждому зверю достанутся не меньше двух всадников и тюк с поклажей, грифоны совершали бесконечные полеты между новым и старыми лагерями, дикарскими селениями и снова лагерем.
Едва Кати ступила на изрытую когтями землю, Сэт с грифоном улетели прочь: назначенную им работу никто не отменял. Вокруг дремали, наслаждаясь кратким отдыхом, полтора десятка зверей. Их потускневшая шерсть и всклокоченные перья стали уже привычным знаком тревоги. Черные и золотые гривы не струились, как положено, мягкими волнами, а беспорядочно торчали в разные стороны. В прежние времена магов, допустивших подобное, ждало бы наказание. В прежние времена.
Белокожие рабы отвязывали притороченную к звериным спинам поклажу и уносили ее прочь. Панический страх дикарей перед грифонами подавляла магия, и все же за наведенной веселостью несчастных отчетливо дрожало напряжение. Грифонов это не беспокоило ничуть – вслед за магами они считали рабов имуществом, которым, при случае, можно и отобедать.