Искупление
Шрифт:
«Спасибо, милая. Ты тоже».
«Выполни волю своего отца, дикареныш, открой нам дорогу в нашу землю!»
«Прости меня, Оун. Прости».
«Я сделал из тебя мага, – сказал отец. – Знай, ты будешь чужим везде, и в конце концов все равно погубишь их. Так я предрек, зачиная тебя им на беду, и так будет».
«Ты ошибся, отец, – ответил Кар. – Я погубил тебя, не их. Ты мертв, мертв навсегда. Ты ошибся!»
«Не думай, что вечно будешь уходить от расплаты, Карий, – сказал Налмак. – Ты крадешь чужих невест, ты предаешь, колдуешь и убиваешь, и тебе все сходит с рук. Но однажды ты ответишь за все».
Смех Кара
– О нет, мой премудрый враг! Ты был прав во всем, я ворую чужих невест, предаю и убиваю, но расплаты мне не видать. Здесь ты ошибся. Вместо смерти, которую заслужил, я получил Долину и кресло Сильнейшего. Покойся с миром, Налмак, я рад, что ты этого не увидишь!
Улица закончилась внезапно. Оглядевшись, Кар понял, что вышел к набережной. Крупная брусчатка доходила до самой воды. Река, в действительности широкая, в темноте выглядела бескрайней, она блестела и дышала зовущей прохладой. В шуме воды, вечно и неизменно оттенявшем людскую суету, чудился покой.
Левее начинались ступени моста, перекинувшегося через реку изящной аркой, что поднималась выше самых высоких башен; центральная часть ее с берега казалась парящей в небесах. Кар знал, что неправдоподобную при такой высоте прочность сооружению обеспечивала магия, древняя, но по-прежнему действенная. Этот мост по праву считался одним из прекраснейших творений колдунов и самой красивой, после дворца и храма, достопримечательностью столицы.
Не думая, что делает, Кар начал подниматься на мост. Резные перила, ограждавшие лестницу с двух сторон, казались легкими, будто кружево. Через каждые десять ступеней от них поднимались, переплетаясь над головой идущего, украшенные листьями каменные побеги. Идти пришлось долго. Оказавшись наконец на самом верху, Кар остановился, посмотрел через перила вниз, где подрагивали водные двойники луны и звезд. Их обманчивый свет не заслонял черной глубины, скорее, подчеркивал ее. Там, под мостом, ждала бездна. Сюда нередко приходили сводить счеты с жизнью. Где они просыпались, шагнув с перил навстречу глубине? Что там, по ту сторону? Если правы жрецы… Но нет. Если жрецы правы, там не будет Кати.
– Кати!!!
Кар не решался, не тратил время на раздумья. Эхо его отчаянного крика еще перекатывалось в ночном воздухе, когда он вспрыгнул на перила и на следующем ударе сердца шагнул вниз.
Воздух ахнул в ушах, звезды ринулись навстречу. В тот же миг твердые когти подхватили Кара, безжалостно вонзились в плечи, разрывая плоть. Вынесли его на берег и швырнули на брусчатку.
Кар поднялся. Одежда на его плечах была разорвана в клочья. По спине текла кровь. Грифон возвышался между ним и рекой – спина выгнута, шерсть и перья дыбом, в глазах бешеное сверкание искр. Молчал.
– Ветер, – сказал Кар. – Ветер, я не хотел. Не знаю, о чем я думал… Кажется, вообще не думал. Прости, Ветер.
Грифон не ответил.
– Ветер, прошу тебя! Брось, ничего бы не случилось. Ты же видишь – во мне все еще слишком много Силы. Я мог бы сутки пролежать на дне и остаться жив!
Не получив ответа во второй раз, Кар шагнул вперед, уткнулся лицом в золотистую шерсть и разрыдался.
«Ты – мой, – прошептал тогда в его мыслях Ветер. – Я не хочу, чтобы ты умирал».
Кар медленно опустился на камни. Ветер – тоже, баюкая его, как ребенка. Ни одной живой души не было поблизости, и мертвые не стали тревожить их, только луна сочувственно глядела сверху. Обычная, человеческая луна. Свет ее был теплым, без призрачного налета. Ночь тихо отсчитывала мгновения, не мешая Кару приходить в себя.
«Прости меня, Ветер. Я помню, в тот раз, когда я умер, ты тоже хотел умереть. Я ни за что не допущу этого снова, клянусь!»
«Теперь бы я не умер».
– Да? – от неожиданности Кар снова заговорил вслух. – Но… Это хорошо, Ветер, я рад. То есть…
«Мне нельзя».
– Нельзя?
Грифон молчал, только в глубине его мыслей что-то светилась. Гордость? Удовольствие?
– Ветер, я ничего не понимаю!
Но Ветер определенно решил дать ему догадаться самому. И Кар наконец понял:
– Вот оно что! Значит… вот чем ты был занят, да? Ветер!
«Да».
– Значит, ты готовишься стать отцом?! Как же я рад за тебя! Но где Мора?
«Она будет ждать нас в горах».
«Верно, птенцы грифонов должны вылупляться в горах. А мы должны успеть обустроиться в Долине до их появления. Мой Ветер, до чего же это прекрасная новость!»
«Ты больше не захочешь умереть?»
«О нет! – Кар улыбнулся, отирая ладонью слезы. – Не раньше, чем какой-нибудь нахальный маг-полукровка покорит твоего первого птенца!»
Ветер вызывающе зашипел. Кар зарылся лицом в его шерсть.
«Мы – вместе».
Его величество император Эриан, вняв просьбам своего племянника и вассала, герцога Тосского, а также ввиду предстоящей свадьбы и обычая выпускать неопасных преступников, подарил свободу вдовствующей герцогине. С приказом об освобождении юный герцог отправился на запад, где на морском побережье в крепости-тюрьме Нишар вот уже восемь лет содержалась в заключении его мать. Путь его пролегал через оскверненные колдовством области, где велика была опасность одинокому путнику стать жертвой разбойников. Посему император предложил юноше эскорт, но герцог отказался. Его колдовские умения, сказал он, помогут избежать нежелательных встреч.
Кар сам подобрал сыну двух надежных лошадей из императорских конюшен, снабдил в дорогу деньгами. Он не ждал благодарности и не огорчился, когда ее не последовало. Держа коня под уздцы, проводил Моурета через торговую площадь до прямой улицы, ведущей к западным городским воротам. Мальчик и сам нашел бы дорогу, Кар лишь старался подольше быть рядом. Ясно было, что впредь случая не представится. Между ними так и не возникло теплоты и уже не возникнет, если только годы заключения не изменили Лаиту совершенно. Кар на это и не надеялся. Скорее небо упадет на землю, чем Лаита раскается в своих делах.
Несмотря на ранний час, площадь уже заполнили палатки торгующих. Слышались еще хриплые со сна голоса зазывал, где-то пробовали струны бродячие музыканты. Кар шел к белеющей вдалеке дворцовой стене, пробираясь меж ароматных лотков с пряностями и фургонов, откуда доносился рвущий слух поросячий визг, обходя копошившихся под ногами детей и собак, когда увидел хорошо знакомую подтянуто-алую фигуру. У блестящих сапог этой фигуры непреодолимым препятствием расположилась обширная лепешка коровьего навоза. Обойти ее не представлялось возможным: с одной стороны путь преграждали колеса повозки, с другой – пестрый бок той самой коровы. Вид жреца являл собой образцовую смесь изящной скуки и отчаянья.