Искупление
Шрифт:
24
Ночь опустилась на поле Куликово - небренное поле Руси.
Туман наполз от Непрядвы, от Дона, клубился в свете смоляных светочей, и пахли те светочи Русью, деревней, избами, до которых уже не дойдут их хозяева. Сквозь туман пробилась
Елизар услышал какие-то голоса. И был еще звон. Он тек над полем, печальный, непорочно-чистый, будто родился над самой его головой, а не был принесен от походной часовни. А может быть, он опускался с тех неимоверных и непостижимых высот - оттуда, где светит и дрожит одинокая звезда? Он хотел подняться, но боль в боку и плече оборвала снова его сознанье. Он забредил:
– ...и кончина мира грядет... и восстанет язык на язык... по прошествии семи тыщ лет - второе пришествие...
Его услышали!
Чьи-то руки нащупали его теплое тело, вынули из-под холодных.
Елизар пришел в себя и попросил пить. Его отнесли на две сажени, но чистого места не было, и положили снова на мертвых.
– Не зрел ли великого князя, жива али мертва? Елизар хотел снова подняться и указать рукой на край дубравы, где он видел Дмитрия при последнем наступлении кашиков, но застонал и не смог этого сделать.
Над ним склонились, приподняли, повернули лицом туда, куда косил он глазами - к Зеленой дубраве. Елизар вымолвил тихо:
– По краю дубравы зрите... Древо срублено над ним...
Его тут же бросили и устремились к дубраве, только светочи качались вдали да тихо плыл колокольный звон...
Елизар лежал, спокойный и благодарный людям за то, что подходили к нему. "Скоро принесут пить..." - подумал он с надеждой. И еще вдруг подумалось ему о том, что скоро он увидит Москву, туда приведут его дочь Ольюшку, и они вместе пойдут к вдове Захария Тютчева. Малыш Захария снова будет тянуть к нему ручонки, а мать... Она будет плакать по убитому, омрачать красивое лицо слезами... но малыша к нему на руки пустит. Пустит! И розовощекий курчавый отрок снова потянется губенками к застежке на его рубахе... Не на этой, изрубленной, окровавленной, а на другой... Но блаженную картину смели кашики - снова ринулись на него плотные ряды... оскаленные, бешеные лица... И молнии, молнии... Короткие, смертоносные молнии сабель... Молнии...
Снова послышались голоса.
– Пить!
– что было сил прокричал Елизар, но крик этот вылился в слабый стон.
– Помним! Помним! Спасибо те, человече, нашли великого князя! Жив!
Голоса и шаги отдалились, и над полем остался лишь все тот же тихий колокольный звон, да жалобный голос все звал и звал в ночи:
– Ванюшко-о!
И снова колокольный звон подтвердил простую и радостную мысль: Русь жива!