Искушение Анжелики
Шрифт:
«Анжелика!.. Хоть бы с ней ничего не случилось! Я должен был взять ее с собой… Де Сен-Кастин своим предложением застал меня врасплох. Я вообще ни на минуту не должен разлучаться с ней, ни днем, ни ночью… Моя драгоценная, моя дорогая безрассудная жена… Она слишком долго жила вольной жизнью. Как только оставляешь ее предоставленной самой себе, вновь сказывается ее независимый характер… Я должен сделать так, чтобы она осознала те опасности, которые нас окружают. А сейчас я должен отвлечься от этой заботы… Я должен собраться с мыслями… Я не могу разочаровать этих людей, которые прибыли на встречу со мной. Я понимаю, что хочет просить меня
Граф де Пейрак думал, сидя прямо на траве перед шалашом из коры, который соорудили специально для него.
Торжественная церемония закончилась, и он удалился к себе, сказав, что хочет несколько часов побыть один. Он курил, глядя на скалу на мысу, над которой мощный удар высокой волны поднимал время от времени белый сноп брызг.
Океан накатывал свои волны на извилистую линию берегов, обдавая белой пеной сосны, кедры, дубы, гигантские красные буки, а иногда, когда ветер менял направление, со стороны кустарника доносился благоуханный запах гиацинта и лесной земляники.
Жоффрей де Пейрак жестом подозвал к себе дон Хуана Фернандеса, рослого гидальго, который командовал его гвардией. Он попросил найти французского барона и пригласить его к нему. Лучше побеседовать с этим жизнерадостным гасконцем, страстно увлеченным своими планами, чем оставаться одному, так как тревога об Анжелике засела в его мозгу острой иглой.
Барон де Сен-Кастин не замедлил явиться. Он сел рядом с графом и, согласно обычаям здешних мест, вынул из-за пояса трубку и тоже закурил. Затем они начали свой разговор. Их беседа была скорее монологом, то есть, говорил один барон. Он говорил о своих мечтах, своих планах, об опасностях, которые его подстерегают…
Дождь прекратился. Но туман не рассеялся, и разожженные вокруг костры были похожи на большие красные орхидеи, разбросанные вдоль берега.
С наступлением сумерек шум моря усилился, и сквозь этот шум слышались крики птиц, большие стаи которых летали над лиманом.
Это были помарины с длинными, как у ласточек, крыльями и с хищными клювами.
— В открытом море сейчас буря, — сказал барон, следя глазами за их полетом. — Эти маленькие пираты ищут прибежище на земле только тогда, когда сильное волнение не позволяет им сесть на воду.
Он глубоко вздохнул через нос, как бы принюхиваясь к запахам леса. Наступало лето, а летом здесь только и жди неприятностей.
— Скоро нагрянут сюда ловцы трески всех национальностей, — сказал барон,
— ас ними пираты из Санто-Доминго. Черт бы побрал этих грабителей! Здесь они рискуют меньше, чем с испанцами, обирая несчастные корабли, прибывающие из Франции с товарами для наших факторий в Акадии. Кораблей этих и без того не так много! И нам не хватает только того, чтобы их забирали у нас из-под носа. Проклятое отродье, эти ямайские флибустьеры!
— Кто, Золотая Борода?
— С этим мне еще не приходилось встречаться.
— Кажется, я кое-что слыхал о нем, когда был в Карибском море, — сказал Пейрак, сдвинув брови и что-то припоминая. — Среди джентльменов удачи о нем говорили как о хорошем моряке, опытном капитане… Для нас было бы лучше, чтобы он оставался там, на островах.
— О
— Вы хотите сказать, что всегда следует помнить о том, что первыми поселенцами здесь были протестанты?
— И что рьяный католик Шамплен некогда был картографом Пьера дю Гаста, ставшем позже известным гугенотом мессиром Монсом.
Оба улыбнулись. Им было приятно почувствовать, что они понимают друг друга с полуслова.
— С тех пор прошло немало времени, — сказал де Сен-Кастин.
— Да, немало… А вообще, то, что вы сейчас рассказали, барон, представляет для меня большой интерес, я начинаю лучше понимать, почему этот пират так ожесточился против Голдсборо. Если речь здесь идет о церковных делах, то как он мог узнать об этом?
— Новости распространяются быстро. Здесь на каждые сто лье всего три француза, но один из них может оказаться королевским шпионом.., или агентом иезуитов.
— Будьте осторожны, сын мой.
— Вы смеетесь? А мне это вовсе не смешно. Я хочу жить здесь мирно с моими эчеминами и другими племенами. Эти люди из Парижа и находящиеся на их содержании пираты не имеют права являться сюда. Залив принадлежит не им.
«Залив?.. Мне уж больше по душе баски, эти охотники за китами, или мальвинские рыбаки с их вонючими коптильнями для трески. Они, по крайней мере, имеют право находиться в Акадии. Они начали плавать сюда больше ста лет тому назад… Хотя их водка и их разврат с индианками.., это тоже представляет собой мало приятного!.. Пожалуй, лучше уж бостонские корабли, у которых можно, по крайней мере, покупать железо и ткани… Но этих тоже, пожалуй, слишком много». И он провел рукой вдоль горизонта.
— Их сотни, этих английских кораблей, и они всюду, всюду. Хорошо вооруженные, хорошо оснащенные. А там, в своем Салеме, они коптят треску и еще производят смолу, деготь, скипидар, сыромятную кожу, вытапливают китовый и тюлений жир… От восьмидесяти до ста тысяч квинталов жира в год… Жир вонючий, но доходы от него, дай бог… А от меня требуют охранять французскую Акадию.., беречь ее для короля — с моей деревянной крепостью шестьдесят футов на двадцать, с четырьмя пушками и тридцатью солдатами; и еще конкурировать с англичанами в области рыбной ловли — с моими пятнадцатью шаландами…
— Ну, не такой уж вы бедный, — сказал Пейрак. — Говорят, что ваша торговля пушниной идет неплохо.
— Ладно, я сейчас богат, не спорю. Но это мои дела… И если я стремлюсь быть богатым, то это ради моих индейцев, чтобы у них здесь было спокойней и чтобы жилось им лучше. Большая часть моих племен состоит из эчеминов, но есть также и другие из племени тарратинов. Это канадские сурикезы, те самые, которые живут на берегах бухты Каско, родственники могикан. Я говорю на всех их диалектах, пяти или шести… Это эчемины, вавеноки, пенобскоты, канибы, тарратины, все это мои племена, лучшие из абенаков. И именно ради них я хочу быть богатым, чтобы их лечить, приобщать к цивилизации, защищать… Да, да, защищать, этих яростных, великолепных воинов.