Искушение богини

Гейдж Паулина

Глава 27

Месяц спустя с важным видом вернулся домой Тутмос, за ним шла армия, обремененная добычей, которую он обещал, и сонмами пленников, которым предстояло стать рабами. Измученному взгляду Хатшепсут он показался выросшим, возмужавшим, и она приняла его с поджатыми губами и прохладным приветствием. Он, казалось, не заметил. Пока сокровища Газы складывали в груды у ее ног, он стоял рядом и своим низким голосом пересказывал все самые яркие моменты похода и осады. Она пошла с ним в храм, где он отдал Амону дань уважения и благодарности. Тутмос уже планировал в храме серьезные преобразования, так что Менхеперра-сонб, его архитектор, и Минмос, его инженер, ходили за ним по пятам, пока он заглядывал в каждый уголок храмового двора. Хатшепсут оставила его за этим занятием и пошла искать Сенмута, желая знать, как настроен народ. Она нашла его с Хапусенебом.

– Как Фивы встретили наследника короны? – спросила она их.

Сенмут отвечал, и в его глазах женщина прочла, как сильно он желает, чтобы она оставалась твердой и не уступала своего.

– От Дельты до самых Фив армию сопровождали толпы феллахов и горожан, во всеуслышание восхвалявших царевича, – сказал он прямо. – Они звали его, а когда он спустился с колесницы и пошел среди них, они называли его фараоном и целовали ему ноги. Люди любят вас, ваше величество, и всегда будут любить, но они уже забыли, что это вы дали им процветание и мир. Теперь они хотят завоеваний.

– Толпа всегда ветрена, – прошептала она, – и люди вечно хотят того, что им всего вреднее. Если они хотят войны, Тутмос, вне всякого сомнения, даст ее им. Как меня это бесит! Все, сделанное мной для того, чтобы наполнить храмовые сундуки и царскую казну золотом и дать моим подданным передышку, дабы они могли подрасти хоть чуть-чуть, будет сведено на нет, а все потому, что рога войны по-прежнему тревожат их наивные сердца!

Она прикусила губу, резко развернулась и вышла. Сенмут мудро предпочел не ходить за ней. Смириться с необходимостью и сделать последний, решающий выбор она должна сама, в одиночестве.

Два месяца спустя, в середине ночи, Хапусенеба разбудил перепуганный служка и задыхающимся шепотом прошептал ему на ухо, что снаружи стоит наследник. Хапусенеб разогнал сон и, с трудом поднявшись с ложа, поблагодарил мальчика и велел тут же бежать к Нехези и просить его прийти с телохранителями. Он выпустил мальчика из храма через свою собственную дверь, ту самую, что открывалась прямо в святилище Амона, и запер ее за ним. Потом набросил толстый плащ и торопливо умылся. Он жалел, что не отправился спать к себе домой, а остался здесь, в покоях при храме, но времени на глупые сожаления не было. Когда двери распахнулись, он уже сидел в кресле, сложив руки на коленях. Его холодные серые глаза были устремлены на Тутмоса сквозь сумрак зала.

Тутмос был один, но в конце коридора стояли на страже двое его солдат. Хапусенеб не знал наверняка, куда подевались его собственные стражники, но догадывался; золото – могучий магнит. Он не встал и не поклонился, а лишь слегка склонил голову. Тутмос приближался к нему до тех пор, пока наконец не навис над верховным жрецом, глядя на него сверху вниз. Тогда и только тогда Хапусенеб встал, и мужчины оказались лицом к лицу. Хапусенеб, как и полагалось по этикету, ждал, когда заговорит царевич. Тутмос пил накануне, но пьян не был. Хапусенеб почувствован запах пива, едва Тутмос открыл рот, его серьги качнулись, когда он крепче уперся ногами в пол и характерным жестом поставил кулаки на бедра, а его глаза яростно сверлили Хапусенеба, стремясь завладеть его взглядом.

– Не буду тратить времени, – сказал Тутмос. – Я не меньше твоего хочу спать, верховный жрец. Я пришел к тебе с предложением.

Он ждал, что Хапусенеб ответит, но серые глаза жреца продолжали едва заметно улыбаться, и он снова заговорил, решительно выставив вперед челюсть:

– Дни моей тетки-мачехи как фараона истекли. Она это знает, и я это знаю, но она и пальцем не пошевелит. А я устал ждать. Во дворце будут перемены, и нет нужды объяснять тебе, какие именно. Я уверен, ты и сам знаешь.

– Знаю, – ответил Хапусенеб, чувствуя, как начинает чаще колотиться его сердце. – Мы все знаем.

– Разумеется.

Тутмос вдруг отступил на шаг и заметался по комнате. Его окружала атмосфера нетерпения, беспокойной, грубой, почти осязаемой силы. Хапусенеб задрожал и поспешил спрятать руки под шерстяной плащ: ему показалось, будто это Тутмос I, Могучий Бык Маат, мечется по его комнате в слабом желтоватом свете ночника.

– Ты долго и верно служил ей, верховный жрец. Твой отец, визирь, с такой же похвальной преданностью служил моему деду, вот почему я пришел к тебе сам, чтобы поговорить с глазу на глаз, а не вызвал тебя к себе публично. – Он порывисто развернулся на пятках. – Ты служишь Египту или Хатшепсу?

Голос Хапусенеба остался спокойным, хотя во рту у него пересохло.

– Ты уже знаешь, что я скажу, царевич. Я служу Египту, воплощенному в фараоне.

– Ты увиливаешь от прямого ответа, а я устал, поэтому спрошу тебя совсем просто. Ты будешь служить мне как верховный жрец или предпочтешь и дальше связывать свою судьбу с фараоном, который никогда не был фараоном?

– Я служу фараону, – упрямо ответил Хапусенеб, – а фараон – это Хатшепсу. Поэтому я буду продолжать служить ей до тех пор, пока она жива.

– Я предлагаю тебе не просто свободу. Я даю тебе возможность остаться в храме и при дворе тем, кем ты был все время, – доверенным лицом и советником фараона. Ты нужен мне, Хапусенеб.

Хапусенеб слабо улыбнулся:

– Я не могу оставить ее, пока она правит Египтом.

– А потом?

Их взгляды встретились, и Хапусенеб напряг всю свою волю, чтобы противостоять всепобеждающему притяжению воли Тутмоса.

– Я принадлежу ей. Я не могу сказать яснее.

Хмурясь, Тутмос сделал к нему шаг:

– Полно, Хапусенеб. Ты ведь не низкорожденный выскочка, как Сенмут. Ты хорошего древнего рода. Встань на мою сторону – и будешь жить, не зная горя.

Хапусенеб выразительно потряс головой, его руки под шерстяным плащом дрожали.

– Я не предам ту, которая осыпала меня своими щедротами и благодеяниями с самых дней нашей юности, проведенной вместе, даже если это будет стоить мне жизни. Она – фараон, царевич, и была им с тех самых пор, как ее отец поднялся к Ра. Если предательство свершится, ищи предателя среди своих.