Искушение фараона
Шрифт:
Он крепко держал миску с едой всю дорогу до своих комнат. Буря стыда и негодования, охватившая его душу, мало-помалу стихала, Гори вновь обрел способность мыслить и рассуждать здраво. У входа в комнату Гори, прислонившись спиной к стене, сидел Антеф, с безразличным видом подбрасывая игральный кубик. При виде царевича он быстро вскочил на ноги и стоял, неуверенно глядя на друга. Гори жестом пригласил его войти.
– И дверь закрой, – приказал он.
Пока Антеф закрывал дверь, Гори аккуратно поставил миску с едой рядом с ложем. В эту минуту от одной только мысли о еде ему становилось нехорошо,
– Принеси сюда вон ту дощечку.
Он показал на писчие принадлежности, брошенные на полу рядом с большим столом, за которым Гори имел обыкновение работать. На один краткий миг перед мысленным взором Гори возник ясный образ приятного, любезного и не знающего печали молодого человека, каким он был когда-то, но теперь этот образ не имел никакого отношения к реальной жизни.
– Антеф, ты можешь написать под диктовку письмо?
– Конечно, могу, – ответил молодой человек, усаживаясь на пол и поудобнее устраивая дощечку на коленях. – Папирус уже прикреплен, и чернила, мне кажется, достаточно свежие. – Он потряс пером. – Кому будет адресовано твое послание?
– Моему деду Рамзесу. Перечисли все его титулы – он к этому относится со всей серьезностью. А потом пиши так: «Твой верный и послушный внук, царевич Гори, приветствует тебя. Прошу тебя, милый дедушка, разрешить одно семейное дело, что причиняет боль и страдания мне и твоей внучке царевне Шеритре. Мне стало известно, что наш отец, царевич Хаэмуас, недавно принял тайное решение лишить меня и мою сестру всего наследства, которое причитается нам по праву, и передать все права будущему ребенку своей Второй жены госпожи Табубы. У меня также имеются серьезные основания полагать, что госпожа Табуба обманула нашего отца в том, что касается ее родословной и происхождения и что она не имеет права быть женой царевича крови. Я пребываю в сильнейшем смятении, о Всемогущий, и прошу тебя расследовать это дело. Желаю твоему величеству долгой жизни, здоровья и процветания и остаюсь в твоей полной власти».
Гори сделал нетерпеливый жест, приказывая Антефу продолжать. Тот сидел, уставившись на друга в беспомощном недоумении.
– Дописывай письмо, и я поставлю печать, – сказал он. Антеф пришел в себя. Перо заскрипело по листу папируса, и вскоре он поднялся, положил на стол свиток и передал перо Гори. Царевич прижал кольцо с печаткой к капле горячего воска, заранее приготовленной Антефом. Мало-помалу равновесие и самообладание возвращались к нему.
– Это правда? – спросил Антеф. – Царевич Хаэмуас так обошелся с тобой?
– Да, – кратко бросил Гори.
– Госпожа Табуба… Ты ведь в нее влюблен, правда? – спросил Антеф в смятении.
Гори не стал просить прощения у Антефа за свое обращение с ним в течение нескольких последних месяцев. Он просто протянул ему руку. После секундного колебания Антеф ответил на рукопожатие.
– Я люблю ее, но эта женщина не достойна доброго отношения никого из членов нашей семьи, – мрачно заметил Гори. – Я все расскажу тебе во всех подробностях, Антеф, по пути в Коптос.
– В Коптос? – Антеф даже вздрогнул от неожиданности.
– Да. Прикажи слугам собрать самое необходимое. А мне непременно надо выспаться. Мы отплываем рано утром.
Антеф не мог скрыть изумления.
– А твой отец знает, что мы уезжаем?
– Нет, не знает, и я не собираюсь посвящать его в свои планы. Он все равно заявил, что больше не желает меня видеть. Сделай все, как я сказал, и встретимся завтра у причала спустя час после восхода солнца. Да, Антеф, еще вот что… – Он протянул ему свиток. – Отдай письмо глашатаю и скажи, пусть немедленно отправляется в Пи-Рамзес. Выбери кого-нибудь из домашней прислуги, а не личных посланников отца. Иди же!
Антеф пожал плечами, робко улыбнулся Гори и вышел из комнаты.
«Ну вот, начало положено, – думал Гори. Внезапно он ощутил сильнейший голод. Пододвинув к себе миску, он принялся жадно есть. – Когда я вернусь из Коптоса и привезу с собой доказательства ее обмана и вероломства, она пожалеет, что вообще родилась на свет». Откусив от лукового стебля, вместе с его острым вкусом Гори ощутил на языке сладковатый привкус мести, но одновременно с этим и еще одно, неожиданное и незваное, ощущение внезапно поразило его. Мгновенно вспомнился аромат ее кожи, соленой от пота; Гори воочию увидел перед собой ее закрытые глаза. Он застонал.
Юный царевич не вышел в общий зал к вечерней трапезе. Вместо этого он шагал взад и вперед по комнате, из зала до его слуха доносились обрывки музыки и время от времени смех Табубы. Он сидел, прижавшись лицом к оконной сетке, вдыхая вечерний воздух, который едва ли был намного прохладнее, чем воздух внутри, потом позвал слугу и сыграл с ним несколько партий в сеннет. Гори все время выигрывал.
Понемногу в доме все стихло, и наконец Гори выскользнул из комнаты и пробрался к покоям Шеритры. Он бы, конечно, предпочел скрыться от любых человеческих глаз, но в обоих концах каждого перехода во дворце дежурил часовой, миновать которого незамеченным не было никакой возможности.
Он постучал в дверь Шеритры, и Бакмут впустила его. Вскоре из спальни к нему быстрым шагом вышла и сама Шеритра, запахивая на ходу белое ночное одеяние. «С распущенными волосами и чисто вымытым лицом ей не дашь больше двенадцати», – думал Гори, целуя сестру. Глаза ее были испуганны.
– Гори! – воскликнула она. – Я знаю, что ты сильно повздорил с отцом. Что у вас произошло? Нынче вечером он сказал матушке, что запрещает тебе появляться за общим столом, включая и праздничные пиры. Чем ты так его прогневил?
– То, что я расскажу, тебе придется не по вкусу, – сказал Гори. – Может быть, мы пройдем в спальню?
Вместо ответа Шеритра знаком приказала Бакмут оставаться у входа, а сама провела Гори дальше, вглубь покоев. Она забралась на постель, а брат присел рядом с ней, как он всегда это делал в прежние, спокойные и счастливые времена.
Он рассказал ей обо всем, начав с признания, услышанного от Птах-Сеанка, и заканчивая собственным решением самому без малейших промедлений отправляться в Коптос. Шеритра слушала брата, и ее лицо становилось все более и более мрачным. Когда он говорил о том, как наведался тем днем в домик наложниц, не упуская ни единой подробности, она только охнула и попыталась схватить его за руку, но пока он не замолчал, она не произнесла ни слова. Он закончил рассказ, Шеритра тряхнула головой.