Искушение святого Антония
Шрифт:
Скалы перед Антонием превратились в гору.
Чреда облаков прорезает ее посредине, а выше нее появляется другая гора, огромная, вся зеленая, неравномерно изборожденная долинами, и на вершине ее, в лавровом лесу, — бронзовый дворец, крытый золотом, с капителями из слоновой кости.
Посреди перистиля, на троне, колоссальный Юпитер с обнаженным торсом держит в одной руке победу, в другой — молнию, и в ногах его орел подымает голову.
Юнона, подле него, поводит большими очами, а из-под диадемы над ними, как пар, вьется по ветру легкое покрывало.
Позади
В правой стороне дворца старик Нептун сидит верхом на дельфине, который бьет плавниками великую лазурь неба или моря, ибо даль океана переходит в голубой эфир, обе стихии сливаются.
По другую сторону свирепый Плутон в мантии цвета ночи, с алмазной тиарой и скипетром черного дерева, восседает посреди острова, окруженного излучистым Стиксом; и эта река теней стремится во мрак, зияющий под утесом черной дырой, бесформенной бездной Марс, в бронзовых доспехах, яростно потрясает широким щитом и мечом.
Ниже Геракл взирает на него, опершись на палицу.
Аполлон с лучезарным лицом правит, вытянув правую руку, четверкой белых коней, которые скачут; а Церера в повозке, запряженной быками, направляется к нему с серпом в руке.
За нею — Вакх на очень низкой колеснице, которую лениво везут рыси. Жирный, безбородый, с виноградными ветвями на челе, он движется, держа чашу, из которой вино льется через край.
Силен рядом с ним покачивается на осле.
Пан с заостренными ушами дует в свирель, Мималлонеиды бьют в барабаны, Менады бросают цветы, Вакханки кружатся с закинутой головой, с распущенными волосами.
Диана в подобранной тунике выходит из лесу со своими нимфами.
В глубине пещеры Вулкан кует железо среди Кабиров; тут и там старые Реки, облокотившись на зеленые камни, льют воду из своих урн; Музы поют, стоя в долинах Оры, все одинакового роста, держатся за руки; и Меркурий, со своим кадуцеем и крылышками, в круглой шапке, склонился на радуге.
Вверху же лестницы богов, среди нежных, как пух облаков, завитки которых, вращаясь, роняют розы, Венера-Анадиомена смотрится в зеркало, ее зрачки томно скользят под тяжеловатыми веками.
У нее — длинные белокурые волосы, вьющиеся по плечам, маленькие груди, тонкая талия, бедра выпуклые, как выгиб лиры, округлые ляжки, ямочки у колен и изящные ступни; около ее рта порхает бабочка. Блеск ее тела образует вокруг нее перламутровый ореол; и весь остальной Олимп купается в алой заре, незаметно достигающей высот голубого неба.
Антоний Ах! грудь моя расширяется. Неведомая прежде радость нисходит в глубину души! Какая красота! какая красота!
Иларион Они склонились с высоты облаков, чтобы направлять мечи: их встречали у дорог, их держали у себя дома, — и эта близость обожествляла жизнь.
Ее целью была только свобода и красота. Просторные одежды способствовали
И эти люди почитали супруг, старцев, нищих. Позади храма Геракла находился алтарь Милосердия.
Заклание жертв совершалось пальцами, обвитыми лентами. Даже воспоминание было свободно от трупного тления: от мертвых оставалась лишь горсть пепла. Душа, слившись с беспредельным эфиром, восходила к богам!
Наклоняясь к уху Антония — И они все еще живут! Константин император поклоняется Аполлону. Ты найдешь Троицу в Самофракийских мистериях, крещение у Исиды, искупление у Мифры, мучения бога на праздниках Вакха. Прозерпина — Дева!.. Аристей — Иисус.
Антоний не подымает глаз; потом вдруг повторяет Иерусалимский символ веры, — как он ему припоминается, — испуская при каждом члене его долгий вздох:
Верую во единого бога отца, — и во единого господа Иисуса Христа, сына божия, первородного, воплотившегося и вочеловечившегося, распятого и погребенного, — и вошедшего на небеса, и грядущего судить живых и мертвых, — его же царствию не будет конца; и в единого духа святого, и во едино крещение, и во едину святую вселенскую церковь, — чаю воскресения мертвых, — и жизни будущего века!
Тотчас крест вырастает и, пронизывая облака, бросает тень на небо богов.
Они бледнеют. Олимп зашатался.
Антоний различает у его подножия огромные, закованные в цепи тела, наполовину скрытые в пещерах или подпирающие плечами камни. То Титаны, Гиганты, Гекатонхейры, Циклопы.
Голос вздымается неясный и грозный, как рокот волн, как шум лесов в бурю, как рев ветра в бездне.
Мы-то ведали это! наступит конец богам! Урана искалечил Сатурн, Сатурна
— Юпитер. И сам он также будет уничтожен. Каждому свой черед: таков уж рок!
и мало-помалу они погружаются в гору, исчезают. Между тем золотая кровля дворца слетает.
Юпитер сошел со своего трона. Молния у его ног дымится, как тлеющая головешка, а орел, вытягивая шею, подбирает клювом падающие свои перья.
Итак, я уже не владыка всего, всеблагой, всевеликий, бог греческих фратрий и племен, прародитель всех царей, Агамемнон небес!
Орел апофеозов, какое дуновение Эреба принесло тебя ко мне? или, улетая с Марсова поля, несешь ты мне душу последнего императора?
Души людей не нужны мне больше! Пусть хранит их Земля, пусть не возносятся они над ее низким уровнем. Нынче у них сердца рабов, они забывают обиды, предков, клятву; и всюду торжествует глупость толпы, посредственность человека, уродство рас!
Грудь его чуть не разрывается от тяжкого дыхания, и он сжимает кулаки. Геба в слезах подает ему чашу. Он берет ее.
Нет! нет! Пока останется где-либо хоть одна мыслящая голова, ненавидящая беспорядок и понимающая Закон, дух Юпитера будет жить!