Искушение учителя. Версия жизни и смерти Николая Рериха
Шрифт:
Теперь о событии. Этим словом сам мистический ученый определил все произошедшее. Хотя по своим последствиям случившееся не вмешается в это ординарное слово.
У Главнауки был свой музейный отдел, занимавший несколько зданий в Царицынском парке.
Однажды — по наитию («Будто кто-то звал меня туда») — Александр Васильевич, приехав в музей по служебным делам, решил осмотреть его запасник, которому отвели просторное подвальное помещение. Вниз вели крутые каменные ступени.
Барченко оказался в полном одиночестве среди музейных реликвий, которым не нашлось места в экспозиции, и его никто не сопровождал (Но я ощущал некое присутствие: за мной наблюдали, меня вели. «За углом в нише», — прозвучало в моем сознании). В каменной нише действительно стояла деревянная стела — столбик, покрытый полустертыми знаками. Но даже при тусклом электрическом освещении профессор определил,
Взяв с собой неожиданную находку («Как она попала сюда?»), ученый поспешил наверх. Хранитель музея объяснил:
— Стелу принес года полтора назад странный человек, заросший бородой, в зипуне и лаптях. Он назвался крестьянином и утверждал, что в знаках заключен призыв к ученым мужам… «К тем, кто услышит, — пояснил он, — призыв созвать научный собор, на котором будет открыта истина». А уходя, обронил фразу: «За знаком сим придут. Тогда и я приду».
Ну а дальше произошло «чудо»: буквально на следующий день на московских улицах появился мужик с иконописным лицом, в зипуне и лаптях, с мешком за спиной, в котором — «при задержании» — обнаружили несколько деревянных стел с такими же знаками. Арест, милиция, следствие в ОГПУ, тюремное заключение, медицинское обследование, психиатрическая клиника, скорый диагноз: «скрытая форма шизофрении (помешанный), но угрозы для общества не представляет». Свобода! Самое удивительное, что за время всех этих мытарств, которые продолжались два месяца, у подследственного не отобрали мешок и не конфисковали его содержимое.
Таинственный пришелец появился в Главнауке и, никого не спрашивая, уверенно направился к двери кабинета товарища Барченко.
Твердый, но спокойный стук по дубовой панели — трижды.
— Войдите!
— Здравствуйте, Александр Васильевич, — низкий земной поклон. — Я к вам.
Визитер назвался крестьянином Михаилом Трифоновичем Кругловым, жителем волжского городка Юрьевец Иваново-Вознесенской губернии. Вручив Барченко несколько стел с надписями, юродивый — этот человек был именно юродивым в исконно русском смысле древнего слова — сказал, что стелы достались ему от старика Никитина, проживающего в Костроме, который стоит во главе большой группы нищих-странников— они уже сотни лет скрываются в чаще костромских лесов, храня некую тайну, которая запечатлена на стелах. От старца Никитина Михаил Трофимович получил наказ: хранить их до поры, пока не придет некий срок — передать стелы «нужным людям».
И вот срок пришел…
Теперь — цитата из одного трагического документа, к которому — увы! — нам придется часто обращаться.
Из протокола допроса Барченко А. В. от 23 мая 1937 г. (архив ФСБ)
Круглое утверждал, что в глубокой древности существовал незнакомый современной науке общедоступный для простых людей труда научный метод, базирующийся на физической деятельности Солнца. Метод этот впоследствии был скрыт от трудящихся эксплуататорскими классами и сохранился только у редких хранителей традиций (изучая этот текст, его лексику, аргументацию, надо учитывать, в какой обстановке все это «показывает» Александр Васильевич, стремясь тем не менее донести до потомков нравственно-научную суть открываемого: тридцать седьмой год, пыточная камера Лубянки, вопросы задает следователь Али — кто скрывается под этим псевдонимом, выяснить не удалось, — и допрос ведется с пристрастием…— И. М.). В тех надписях, которые он передал Главнауке, заключается изложение синтетических основ этого метода. Передал он стелы в Главнауку потому, что теперь, после революции, наступил момент, когда пора вернуть этот метод народу.
…Александр Васильевич погружается в расшифровку таинственных надписей на деревянных стелах. Но как они попали к нищим-юродивым, скрывающимся в лесных чашах? Ученый-мистик замысливает совершить паломничество в Костромскую губернию с целью отыскать старца Никитина. Интуиция, предчувствие, от которого в восторге сжимается сердце, подсказывает ему: он найдет лесного затворника!…
А пока — кропотливая, захватывающая, творческая работа над расшифровкой загадочных надписей. Ключ к раскрытию тайны где-то рядом. Но не хватает неких знаний, может быть, толчка — нужна помощь. И ее здесь, в центре России, можно получить только в одном месте: в северной столице, у монахов буддийского храма на Черной речке.
И опять судьба идет навстречу Александру Васильевичу: конфликт с академиком Ольденбургом завершается полным разрывом отношений, в создавшейся враждебной обстановке продолжать работу в Главнауке невозможно. Профессор увольняется, собирает нехитрый скарб, в котором самое ценное — рукописи, редкие книги, подборки архивных материалов, садится в поезд Москва — Петроград и…
…И в северной Пальмире поселяется вместе с женой Ольгой Павловной в буддийском дацане. Кстати! Опять совпадение? На Черной речке (какое горькое название для сердца россиянина! Так и видишь: по чистому снегу идет навстречу подлой пуле Дантеса Александр Сергеевич Пушкин…) этот буддийский храм расписывал и создавал в нем барельефы Николай Константинович Рерих. В работе над тибетскими надписями у Барченко появляется не только помощник, но и наставник — Агван Дорджиев, который тоже живет в дацане, находясь под покровительством Наркомата иностранных дел. Дорджиев помог Александру Васильевичу расшифровать на стелах два ключевых слова. Первое из них — название изначальной «традиции», основы оккультных универсальных знаний, и оно звучит так: «дюнхор». Второе слово — название священного центра этой «традиции», Шамбала.
Они, занимаясь расшифровкой надписей, подолгу беседовали под сводами дацана о Шамбале, «универсальном знании», сокрытом от современного человечества, о махатмах. Однажды Агван Дорджиев сказал:
— Я укажу вам местонахождение Шамбалы: эта духовная страна находится на стыке границ Индии, китайской провинции Синцзян и северо-западного Непала. — (Барченко оказался вторым человеком, которому в России он открыл эту великую тайну; первым был Рерих). — И знайте: это священное место находится в горном районе Тибета, который называется Нгари, и правит им мой друг и ученик, наместник Нага Навен, у которого есть великая идея, связанная с вашей страной…
И как по волшебству, через несколько дней буддийский храм на Черной речке посетила приехавшая из Москвы группа участников монгольской военно-экономической делегации, которую возглавлял министр внутренних дел Народной Монголии Хаян Хирва (в скобках можно заметить: друг Владимирова-Блюмкина). Среди гостей оказался внешне невзрачный, невысокий человек, но исполненный такой воли и бурлящей черной энергии, что волны ее разрушительной эманации ощущались даже на расстоянии. Это был Нага Навен, числившийся в делегации под другим именем. С ним Александра Васильевича приватно познакомил Агван Дорджиев, они оказались в жилище профессора при дацане. Напоив гостя чаем, Ольга Павловна уехала в Петроград на свою городскую квартиру. Нага Навен и Барченко проговорили всю ночь.
Из протокола допроса Барченко А.В. от 10 июня 1937 г. (архив ФСБ):
Нага Навен осведомил меня, что он прибыл для личного свидания с представителем советского руководства, чтобы добиться сближения правительства Западного Тибета с Россией. Он сказал, что Далай-лама все больше сближается с Восточным Тибетом, с англичанами, а население и ламы Западного Тибета против союза с англичанами, что вследствие этого ламы массами эмигрируют во Внутреннюю Монголию, что духовный глава Тибета Панчен-Богдо также обнаруживает оппозицию Далай-ламе и что в связи с этим создаются исключительные возможности для установления самых тесных отношений, как политических, так и культурных, между Советской Россией и Западным Тибетом через Южную Монголию.
Нага Навен указал, что политическую сторону этого вопроса он надеется осветить советскому правительству и Коминтерну через Чичерина. Далее Нага Навен сообщил мне ряд сведений о Шамбале как о хранилище опыта доисторической культуры и центре «великого братства Азии», объединившем теснейшим образом связанные между собой мистические учения евроазиатского континента. Лага Навен обнаруживал широкую осведомленность во всех вопросах мистических учений, меня интересующих. Он вырос в моих глазах в совершенно исключительный авторитет «великого братства Азии»… Из совещаний (значит, у них было несколько встреч — И. М.) с Нага Навеном я получил от последнего санкцию на сообщение большевикам моих мистических изысканий в области «древней науки» через специально созданную группу коммунистов, и через них на установление контактов советского правительства, с Шамбалой. От Нага Навена я получил также указания на желательность созыва в Москве съезда мистических объединений Востока и на возможность этим путем координировать шаги Коминтерна с тактикой выступлений всех мистических явлений Востока… Изучение вопроса о Шамбале большевиками, по словам Навена, будет способствовать самому глубокому изменению отношений между Россией и Востоком. Именно на такое изменение отношений со всем Востоком в результате сближения с Западным Тибетом он, Нага Навен, готовился обратить внимание Чичерина, и если удастся, то Коминтерна. Таким образом может быть создан надежный путь пропаганды и руководства национально-освободительными движениями в этой части Азии, изменение политического курса в Тибете и прорыва революционной борьбы на Восток.»