Искушение ворона
Шрифт:
На той неделе выдался плотный съемочный график в павильонах. Колин порхал в своем эмпирейном творческом подъеме, с бригадой скриптрайтеров то и дело переписывал сценарий и, не жалея актеров, мог позвонить даже ночью, мол, срочно приезжай на студию, будем все переснимать…
Колин хотел к середине июня отснять павильоны, чтобы сразу по готовности главного предмета его надежд – настоящего русского боевого крейсера – переехать в Канаду, и там за остаток короткого полярного лета отснять натуру.
Работать с Колином было трудно.
Трудно, потому что он полностью подчинял всех своей режиссерской воле, ни грамма не считаясь с личными интересами актеров и персонала. Ему нужно, значит, вынь да положь! И никакой личной жизни… Многие из команды даже поселились на киностудии в маленькой гостинице, напоминающей студенческое общежитие.
Но работать с Колином было и интересно.
Он сам играл главную роль командира ракетного крейсера – капитана первого ранга Александра Чайковского. Играл искрометно, зажигательно, на сильном нерве… Играл так, что партнеры заводились индуцируемым им электричеством – и не могли халтурить…
У Тани была роль жены старпома капитана второго ранга Кутузова… Главная женская роль – и она не могла сыграть бледно и блекло, потому что вторым партнером ее был обладатель прошлогоднего «Оскара» Ник Пейдж. Молодчина Колин – он не побоялся на площадке такого партнера…
Про гонорар Николаса Пейджа писали, что это самый большой в нынешнем году голливудский гонорар… А про фильм писали, что Колину удалось в три раза увеличить бюджет за счет частных инвесторов, среди которых газетчики указывали и на вдову покойного лорда Морвена.
Татьяна была увлечена съемками и даже радовалась, что Гриша задержался в Майами и на какое-то время она отвлечется от их безумия…
Поэтому и к приезду Лизаветы она отнеслась преспокойно. Свозила мальчишек на студию. Провела их по павильонам, показала музей… Они даже покатались на лошадке с ковбоем-статистом из какого-то дежурного вестерна и подержали кольт сорок четвертого калибра, из которого стреляли и Кларк Гейбл, и Джонни Вэйн…
Мальчишки были довольны! «Радости полные штаны!» – как выразилась потом Лизавета, не в силах уложить обоих в постель.
Мальчикам купили ковбойские шляпы, кожаные жилетки и игрушечные кольты с патронташами… Теперь весь вечер они скакали, как бешеные, по мягкой мебели, сшибая валики и подушки, и орали, по-индейски приложив руки ко рту…
Но объяснение между сестрами все же состоялось. Вернее – попытка объяснения.
Когда дети угомонились, Лизавета, посопев и покряхтев, завела-таки разговор о Таниной личной жизни.
– Ну что, Татьяна, что с тобой творится?
– Ты в каком смысле? – Татьяна изобразила недоумение, пытаясь уклониться от разговора.
– Ты сама прекрасно понимаешь, о чем я, – жестко выговорила Лизавета, – и не надо здесь актерских штучек, я знаю, что ты можешь изобразить все что угодно, даже Царицу Савскую вместе с Надеждой Константиновной, но не прикидывайся, не надо… Я знаю, что у тебя роман с каким-то прохиндеем, – Лизавета повысила голос, – именно прохиндеем, мне известно, какие деньги ты теперь тратишь…
– Откуда известно? – спросила Таня и тут же покраснела, поняв, что сглупила…
– Как откуда? – аж задохнулась от гнева Лизавета. – как откуда? Я что, по-твоему, газет не читаю, телевизора не смотрю? Ты же теперь голливудская звезда! Ты же у всех на виду! Ты знаешь, что про тебя в газетах пишут?
– Газеты врут, – угрюмо буркнула Татьяна.
– Врут? Нет, дорогая моя, ты это дело кончай! – прикрикнула Лизавета. – Ты этому жиголо машину за сто тысяч долларов подарила, его долги оплатила, выкупила вексель за сто тысяч…
– Во-первых, он не жиголо, – рассердилась Татьяна, – а во-вторых, на машину я ему в долг дала…
– Ага, в долг, как же! – всплеснула руками Лизавета. – так я тебе и поверила! Стыд и голову ты, Танька, потеряла, вот что я тебе скажу…
– А я тебе скажу, Лизонька, мне разрешается иметь какую-то личную жизнь, мне, совершеннолетней женщине, которой по законам штата отпускают в баре алкоголь без ограничения…
– Можно тебе иметь личную жизнь, никто не спорит, ты не монашка, а я не мать игуменья, но если ты тратишь на своего жиголо такие деньги…
– Он не жиголо! – прикрикнула Татьяна. – И деньги я заработала…
– Таня… Таня… – Лизавета вдруг перешла на мягкий ласковый тон. – ты тратишь свои, это так. Но размер твоих трат несоразмерен и неразумен…
– Несоразмерен с чем?
– С твоей ответственностью за детей, – сказала Лизавета и поджала губы.
– Я так и знала, что ты начнешь меня детьми попрекать, так и знала! – воскликнула Татьяна. – Но я получила роль. Главную женскую роль в фильме. Разве не ты этого хотела, Лизонька? Не ты подталкивала меня, дескать, не сиди сиднем, как Илья Муромец, – мхом обрастешь? Не ты ли это говорила? А теперь, когда у меня началась настоящая актерская жизнь… Ты… Ты…
– Что я? – спросила Лизавета.
– Да ты мне просто завидуешь, вот что! – воскликнула Татьяна и, словно Вера Холодная в немом кино, взмахнула руками.
– Я? – задохнулась от гнева Лизавета. —
Я тебе завидую? Да ты дура набитая, вот что я тебе скажу! Самонадутая дура! Я ведь к тебе из черной Африки прилетела…
Татьяна поняла, что перегнула палку, когда увидела слезы на лице Лизаветы.
– Лиза, Лизонька, прости! – она обняла сестру за плечи и принялась гладить ее по спине. – Прости меня, прости…
Они поплакали минут пять.
– Ты брось его, – всхлипывая прошептала Лизавета.
– Кого? – спросила Татьяна.
– Этого… прохиндея своего…
Назавтра Лизавета с мальчиками улетали назад во Фриско. Татьяна их не провожала. У Татьяны был сложный съемочный день.
Прилетев в Монреаль, Таня почему-то вдруг припомнила слова из песенки далекой-предалекой ленинградской юности:
Над Канадой – небо синеМеж берез дожди косыеЧуть похоже на РоссиюТолько все же не Россия…