Искушение
Шрифт:
У матери была лишь одна жизненная задача - накормить дочь. А есть Катя не хотела. Интуитивно чувствовала, что ей этого не надо. Но что может ребенок против взрослых? Катя плакала, выплевывала ненавистные каши и макароны, каждый день просыпалась в страхе и с ужасом ждала сначала завтрака, потом обеда... и всегда начиналось то же самое нудное, сюсюкающее противное: ложечку за маму, ложечку за папу... человек - это печка, а еда - это дрова. А какая же печка без дров? И, наконец, крик:
– Ты будешь есть или нет?! Неблагодарная! Я покупаю тебе самое лучшее, вожусь, готовлю, от плиты не отхожу,
Катя бессильно сжималась.
Кормить насильно детей нельзя - они потом будут расплачиваться за это тяжелыми болезнями. Это Катя осознала значительно позже, на своем опыте, а мать никогда не поняла.
Катина тахтушка ютилась за шкафом - жили тесно - здесь всегда было темновато, но Кате это очень нравилось. Она вообще предпочитала вечер и ночь солнечному дню. И привязалась к своей тахте, утешительнице и свидетельнице Катиных болезней. На тахте всегда шла разнообразная жизнь: проливались слезы безнадежности и усталости, читались интересные книги, разыгрывались дочки-матери с куклами - Катя их обожала. И так росла. Болела и росла. Скрытая от солнца, спрятавшаяся в самой себе и своих болезнях, тихая и невеселая. Потом еще эти гланды...
Их пришлось удалять почти на живую Наркоз отошел, потому что останавливали кровь, она не свертывалась. И когда позже санбрат принес Кате в палату мороженое, она так толкнула парня ногой, что он отлетел и пробил стекло в двери. Отец потом вставлял стекло и негромко ругал Катю. Она молчала. Что можно сказать в свое оправдание? Очень стыдно, и только... Надо как-то держать себя в рамочках. "Учитесь властвовать собой..." Но тогда Катя не задумывалась об этом.
Потом начались "животные" проблемы - то болит в левом боку, то в правом. И так постоянно. Врачи долго бились в бесплодных догадках, таскали Катю по разным обследованиям, УЗИ и рентгенам, а потом заподозревали целиакию. В России это оказалось белым пятном, хотя открыли саму болезнь году так в пятидесятом. И обследований на целиакию у нас не делали.
– Езжайте в Италию, это их болезнь, - сострила участковая врачиха, женщина милая и приятная во всех отношениях. Если бы она еще и лечила...
– И лучше всего навсегда, - весело подытожила врачиха.
– У вас там все само пройдет. Например, ваше хроническое воспаление легких.
Но за границей Кате бывать не пришлось, если не считать зарубежьем Украину и Прибалтику, куда Катя ездила еще в те времена, когда они были советскими.
Она мучилась и думала, что бывают просто благородные болезни - сердце, мигрень, а есть низменные, грязные, отвратительные - живот. Что и выпало ей на долю в полной мере. Хотя слово "живот" в старославянском значило "жизнь". Значит, он определяет очень много. Безликое раньше слово "здоровье" приобретало свой величественный и всеопределяющий смысл.
"Волшебное" открытие насчет трех стадий гастрита: плохо, очень плохо и совсем плохо. Желудок, голова, низкое давление... Вегето-сосудистая дистония. Страшная штука, если хорошенько испытать ее на себе.
Потом оказались камни в желчном пузыре. Сколько лет их отыскивали... Вырезали, наконец. Стало полегче. Зато обнаружили панкреатит.
– Лучше бы у вас оказалась язва, - посетовала милая участковая врачиха.
–
Голодание... Это при Катином весе...
Врачи - обычные люди, ничего ни в чем не понимающие. Нашли когда-то такую отличную помойку - нервная почва - и давай туда все валить до кучи. Да, нервная почва - она на редкость благодатная, на которой может подняться что угодно. И произрастает с превеликим удовольствием.
На летнюю поездку в Крым родители копили целый год, понемногу откладывали из каждой получки, зато потом... целый месяц блаженства... Каждый раз, расставаясь с морем, Катя плакала. И мать торжественно обещала привезти ее сюда следующим летом.
Потом Катя выросла, началась другая жизнь, и о море пришлось забыть. По крайней мере, приказать себе о нем не думать, иначе воспоминания становились болезненно-навязчивыми. И эта новая боль... боль, боль, боль... прибавившаяся к привычной - голова, живот, спина, зубы, ноги... Эта новая - неизвестно где живущая, в сердце?
– нет, непонятно - но такая настойчивая, могучая, властная... И стало трудно различать, что сильнее - та, привычная с детства боль - живот, голова, зубы - или эта новая, неизвестно откуда взявшаяся... И эта неизменная худоба, костлявость какая-то... Не в коня корм. Что же ты такая худая, Катя? И даже после родов не можешь поправиться...
Она с ужасом смотрела на себя в зеркало. Платья сорок четвертого размера были велики, даже сорок второй висел на ней, обвисал, торчали бедра и выпирали ребра... В молодости Катя вполне уверилась, что замуж ей ни за что не выйти. И думала только об одном: надо родить ребенка... Родить на любых условиях и вырастить. Пусть в одиночку, все равно...
Такую худую никто замуж не возьмет, дураков нет. Но их оказалось намного больше, чем она предполагала. И замуж она все-таки вышла. Правда, всего на два года, но Платоша родился вполне законным дитятей. Семейная жизнь... короткая, как июльская жара в Москве. И все-таки Кате повезло. Странно, но за ней даже ухаживали и другие, кроме мужа. И до замужества, и после.
Она дала слово себе не повышать голос на сына - ее родители всегда срывались на крик. Почему то же самое нельзя сказать спокойно? Но вот нельзя, не получается... И Катя съеживалась от постоянных громких резких замечаний. от недовольства, оскорблений... У тебя не руки, а крюки... Да что ты умеешь? Выйди из кухни, не мешай! Но как же тогда научиться чему-то? Выйдешь замуж - научишься! А пока учись в школе! Это твое дело! Опять ведь вчера тройку принесла!
В первом классе Катя полюбила декламировать взрослым::
– У Иры на окне кактус. Ира тронула кактус и уколола руку. У Иры - рана.
Мать удивлялась:
– Ну уж! От колючек кактуса - и прямо-таки "рана"? И почему ты талдычишь без конца одно и то же?
А надо было претензии не дочке предъявлять, а гениальным составителям букваря. Потому что Катя просто дословно, наизусть повторяла букварный текст.
В комнате всегда было душно, родители, особенно бабушка, почему-то панически боялись открытых окон. Сквозняк! Опять ты сквозняк устроила! Тебе что, дышать нечем? Нечем дышать...