Искусство и кофе
Шрифт:
— Интересно, — только и смогла сказать я. За окном лепил то ли мокрый снег, то ли замерзающий на лету дождь. Жуткая погодка, ничего не разберешь…
— Вот и мне кажется, что интересно, — торжествующе произнес детектив. — И, готов правую… нет, лучше левую руку дать на отсечение, что один из этих визитеров — Лоренс Уэст. Вопрос в том, первым он вошел или последним. Вы ведь понимаете, Виржиния? Первый — это убийца. А последний — это тот, кто его покрывает.
Вот тут таинственность улетучилась. Я почувствовала себя порядком озадаченной и осторожно поинтересовалась:
— А как вы пришли к
Он нелепо моргнул:
— То есть — как? Все же очевидно.
— Боюсь, не для меня, — напоказ виновато улыбнулась я, ощущая нарастающее раздражение. Ну, разве не может Эллис выражаться яснее? Зачем все эти туманно-высокомерные «очевидно» и «даю руку на отсечение»? — Может, объясните для нелогичной леди ход ваших мыслей?
— Попробую, — вздохнул Эллис и признался: — Давайте порассуждаем. Нищий сказал, что тот, кто вошел последним, воспользовался парадной дверью, а не черным ходом, как первый визитер, или окном, как та парочка. Обозначим последнего посетителя как «Икс». Этот Икс поднялся по крыльцу, неторопливо прошествовал в особняк, где и находится коллекция картин. Скорее всего, Икс открыл входную дверь ключом. Своим или украденным — это уже другой вопрос. Меньше чем через минуту Икс выскочил на улицу, как ошпаренный, забыв даже дверь прикрыть. Какие у вас предположения о том, почему события развивались именно так? — весело поинтересовался Эллис, переплетая пальцы замком и подпирая подбородок.
Сейчас детектив выглядел не то азартным игроком, не то полным дурного энтузиазма студентом, которого нерадивый профессор отправил вместо себя читать лекцию для младшего курса.
Я нахмурилась, собираясь с мыслями:
— Возможно, Икс увидел труп?
Эллис удрученно вздернул брови:
— Ну же, Виржиния, подумайте получше. То, что Икс увидел труп, и ребенку ясно. Скажу вам по секрету — наш славный доктор Брэдфорд после вскрытия заявил, что сторож был убит между двумя и тремя часами ночи. А последний визитер заявился ближе к утру, когда тело уже начало остывать. Ладно, попробую поставить вопрос по-другому: почему Икс вообще пришел в галерею?
— Украсть картину?
— Вполне вероятно, но удобнее было бы это сделать ночью.
— Чтобы проверить перед выставкой, на месте ли картина?
— Возможно, — детектив сыто улыбнулся, по-змеиному сощурив глаза. — Уже не столь очевидная версия, но прав на существование она имеет столько же. Предположим, что Икс — это Лоренс Уэст. Сам или по поручению отца он направляется в галерею и обнаруживает там пропажу картины — и свежий труп. Кстати, вот что бы вы сделали, оказавшись в таком положении?
— В положении трупа?
— В положении человека, нашедшего труп.
В голосе Эллиса не было и тени иронии. Я сдалась и ответила серьезно:
— Полагаю, что тотчас бы позвала «гусей».
— Это самое правильное, что можно сделать, — кивнул Эллис одобрительно и тут же скривился: — Но, увы, так поступают не все. Кто-то боится, что его обвинят в преступлении, для кого-то потрясение из-за страшной находки оказывается слишком сильным. Но вернемся к версии, что Икс — это Лоренс. Предположим, он видит труп, слишком пугается, чтоб позвать на помощь, выбегает из галереи и бежит до самого
— Верно, — согласилась я, скрепя сердце, хотя чувствовала в логике Эллиса какой-то подвох.
— А Лоренс Уэст, если, конечно, последним вошел именно он, вернулся домой, в свою спальню, и спустился к завтраку вместе с отцом и домочадцами. Как утверждала служанка, Лоренс был мрачен, однако на вопрос отца, не случилось ли чего-нибудь, ответил, что все в порядке — мол, ему просто приснился дурной сон. То есть, — Эллис наставительно поднял указательный палец, — Лоренс ни словом не обмолвился о том, что видел в галерее. Даже близким.
— Значит, он не был в галерее? — попыталась я опять мыслить логически, но Эллис только отмахнулся недовольно:
— Нет, нет, мы сейчас рассматриваем другую версию. Где Лоренс — не убийца, но очевидец. Не забегайте вперед, Виржиния. Итак, предположим, что все же Икс — это Лоренс. Он видел труп, знал о пропаже картины — но никому не рассказал об этом; возможно, даже солгал отцу, если тот действительно посылал его в галерею. На допросах Лоренс также упорно твердил, что всю ночь он провел дома, в своей спальне. Внимание, вопрос: если он лжет, то почему?
— Боится, что его обвинят в убийстве? — предположила я. Эллис хмыкнул.
— И упорствует даже после того, как это убийство повесили на его отца? Скверного же вы мнения о Лоренсе Уэсте, Виржиния. Мне он не показался трусом или негодяем, способным пожертвовать собственным отцом. Конечно, эмоциям и личным впечатлениям доверять не стоит, но тут и статистика на моей стороне: человек может молчать из страха перед наказанием, однако чувство вины делает молчание невыносимым. Подставить близкого — все равно что отрубить себе руку. Это возможно, но крайне болезненно, и мало кто способен хладнокровно проделать подобное. Однако есть одно исключение… — Эллис прикрыл глаза. — Иногда человек оказывается в таком положении, что ему приходится выбирать, какую из двух рук отрубить. Вы понимаете, о чем я?
Мне стало зябко.
— Вы имеете в виду, что Лоренс мог стоять перед выбором, кем из близких пожертвовать?
— Именно, — кивнул Эллис, не открывая глаз. — Это объяснило бы его молчание. До определенного момента. Вопрос в том, кто может быть Лоренсу настолько же дорог, как собственный отец — или даже дороже.
— Мать? — без тени сомнения предположила я, но детектив только хмыкнул:
— Виржиния, как вы представляете себе миссис Уэст в роли убийцы и воровки? Я бы не стал исключать этого полностью, но вероятность крайне мала. Итак, еще варианты?
— Друг?
— Возможно, если бы у Лоренса были друзья. Но все в один голос твердят, что он вел достаточно замкнутый образ жизни, жертвовал всем ради семьи.
— Тогда… — я почувствовала, что щеки у меня заливаются краской: — Может, он молчит ради своей возлюбленной?
— Тоже хорошая версия, — одобрил Эллис, довольно взглянув на меня. — Так или иначе, эта неизвестная персона очень близка Лоренсу Уэсту, если он хранит ради нее молчание. Назовем ее условно «Ди».
— Почему «Ди»? — я растерялась.