Искусство и кофе
Шрифт:
Я задумалась.
Скорее, он напоминал азартного игрока, который с детства видел только одну «игру». В детстве Лайзо промышлял мелким воровством, пока Эллис не поймал его и не отбил раз и навсегда охоту запускать руку в чужой карман; и даже более того — дал гипси, уличному мальчишке, неплохое образование, пробудив в нем тем самым неуемную жажду знаний. Но Лайзо, вопреки ожиданиям детектива, использовал свой безусловный талант и новые умения для того, чтобы выйти на новый уровень излюбленной своей «игры». Теперь воровство уступило место изощренным аферам; и, судя по оговоркам, Лайзо едва ли не больше легких денег нравилась возможность примерять
«А ведь Лайзо почти всегда принимали в высшем свете как равного или, на худой конец, как экзотического, интересного гостя, — пришла мне в голову неожиданная мысль. — Каково же ему теперь приходится в роли слуги?»
Тут одно из двух — или Лайзо настолько опостылела преступная жизнь, что он уцепился за первую же возможность измениться к лучшему, или он просто со всем азартом погрузился в новую «игру» — до тех пор, пока ее правила ему не наскучат.
Или уже наскучили?
Я, не удержавшись, всмотрелась в лицо гипси. Он все так же сидел и молчал, избегая встречаться со мною взглядом. Ни раскаяния, ни волнения — только мрачная мина человека, уверенного, что он приносит жертву… во имя чего?
У меня вырвался вздох.
Перспектива столкнуться с людьми «темной» стороны Бромли, конечно, пугала, но не настолько, чтобы оправдывать ею любые неприятности, происходящие с Лайзо.
К тому же было в истории с нападением что-то… нарочитое. Неискреннее. Неправильное.
— Мистер Маноле, посмотрите мне в глаза, пожалуйста.
Лайзо удивился, но послушался. У меня, как всегда, перехватило от его взгляда дыхание — на секунду, не больше, но потом я сосредоточилась и постаралась придать лицу фамильное валтеровское «ледяное» выражение.
— А теперь поклянитесь, мистер Маноле, что сейчас вы рассказали мне правду и не утаили никаких важных подробностей.
Дыхание у него на мгновение сбилось. Он быстро облизнул губы, будто они пересохли… и произнес, тихо, но внятно:
— Клянусь, леди. Рассказал все, что запомнил.
Зрачки у него даже не дрогнули — не стали ни больше, ни меньше. Леди Милдред говорила, это признак того, что человек говорит правду.
— Хорошо. Очень хорошо. То есть плохо, но это уже не ваша забота, мистер Маноле. Ступайте в свою комнату и отдыхайте.
— Но…
— И не спорьте со мной, мистер Маноле. Право, я не в том настроении. Ступайте, — я вновь улыбнулась ему, на сей раз ободряюще. — Прошение мне пока придется оставить у себя. Завтра решу, что с ним сделать. Договорились?
— Как скажете, леди, — второй раз за день сдался на мою милость Лайзо. — Я пойду тогда. Мне и впрямь нехорошо.
— Идите, — милостиво отпустила его я. — Нет, постойте. А почему, собственно, вы решили уволиться? Боялись, что я натравлю на вас «гусей»?
— Нет, леди, — просто ответил Лайзо. — Просто подумал, что ежели сейчас на меня одного накинулись — это полбеды, а если бы я вас вез, то могли бы и… — он осекся. Я непонимающе нахмурилась. — Забудьте, леди. Это меня, видать, совесть замучила. Вот так оно и было.
— Гм? Интересно. Впрочем, не смею вас задерживать.
Когда Лайзо наконец вышел, я позволила себе додумать те мысли, которые в его присутствии гнала прочь.
То, что случилось, не было похоже на месть обманутого подельника. Слишком уж все продумано, слишком многое принято во внимание — от привычки Лайзо сторониться «гусей» до выбора ненастного дня, когда прохожих, а значит и свидетелей,
Нет, преступники так не работают. Никаких сомнений.
Однако есть в моем окружении тот, кто опаснее любого преступника. Тот, кто обличен большой властью и не знает сомнений. Тот, кому очень не понравилось, что я взяла на работу молодого мужчину с весьма сомнительным происхождением — и слишком красивого.
И сейчас я собиралась нанести этому человеку визит и потребовать объяснений.
— Магда, вызови кэб, — приказала я служанке, когда та явилась на звон колокольчика. — И приготовь мою шляпку, плащ и трость… нет, трость лучше оставить, еще не хватало забыть там последнюю, что у меня осталась.
— Вы собираетесь уезжать? Уже темнеет, — робко произнесла Магда, несколько сбитая с толку моим напором.
— Да. Собираюсь. Мне нужно поговорить с маркизом Рокпортом. По личному делу.
Забавное совпадение — кэб попался то же, на котором мы с Георгом и Мэдди добрались до особняка. Знакомое лицо водителя мгновенно напомнило мне о том, что я уехала, ни слова им не сказав. И если за Георга можно было не беспокоиться, то Мэдди могла и чего-нибудь этакого натворить, переволновавшись.
«Потом, — я нахмурилась. — Все равно сейчас ничего уже исправить нельзя. Поговорю с ними потом».
Несмотря на скверную погоду — морось и холод, до резиденции маркиза Рокпорта мы добрались быстро. Однако уже у ворот случилась заминка. Слуга, вероятно, недавно нанятый, никак не хотел открывать их, ссылаясь на то, что маркиза нет и не будет до позднего вечера, а незваных гостей пускать «не велено». В конце концов бесполезный спор мне надоел.
— Поступайте, как знаете, — с показным смирением произнесла я, отвернувшись от ворот. — Но подумайте, что с вами сделает Рэйвен, когда узнает, что вы сперва четверть часа продержали его невесту под дождем, а потом и вовсе прогнали. Разумеется, это не мое дело, но я бы посоветовала вам, не дожидаясь его реакции, эмигрировать в Алманию. Впрочем, даже и это может оказаться для вас бесполезным — уж как повезет.
Я, наверное, года четыре не называла маркиза по имени, но сейчас его упоминание произвело должное впечатление на упрямого слугу. Кэб наконец-то пропустили. Однако мелкое недоразумение, к сожалению, усугубило мой мрачный настрой. Если из дома я выезжала с намерением помириться с Рокпортом и на волне дружеского расположения не только разузнать о нападении на Лайзо, но, возможно, и попросить помощи в розыске злодеев, то теперь была настроена на полноценный скандал.
Определенно, маркиз дурно влиял на мою выдержку. Слишком много накопилось вопросов к нему. Начиная с того, куда он бесследно пропал сразу после похорон моих родителей, и заканчивая таинственным нападением на Лайзо. С самого возвращения маркиза я старательно отгоняла от себя неуместные мысли, пытаясь отыскать среди застарелых обид хотя бы росток прежних родственных чувств, но тщетно. Подавленное недовольство упрямо прорастало во мне злостью и обнажало нервы так, что больно становилось даже от неосторожного слова.