Искусство и кофе
Шрифт:
— Что вы такое говорите! Он же просто… просто… — «слуга», хотела я сказать, но прикусила язык.
Чего уж кривить душой, «просто» с Лайзо никогда ничего не было. Слуга, который знает шесть или семь языков и разбирается в искусстве лучше своей нанимательницы? Право, смешно. Того же мистера Спенсера мне и в голову не пришло бы записывать в прислугу, я привыкла советоваться с ним и уважать его мнение. А Лайзо — человек не менее умный и образованный, а то и более… Да, в чем-то маркиз был прав — как такому удовольствоваться местом водителя? Но оказывать «знаки внимания»… Абсурд.
Собравшись с мыслями, я продолжила:
— Что вы, ни о каких ухаживаниях и речи не шло. Напротив, манера поведения у него была слишком простой, нахальной, а порой и грубоватой. К
Я скромно умолчала о том, что к «делам» относятся не только обсуждения маршрутов и моего расписания, но и помощь в расследованиях по просьбе Эллиса.
Маркиз тяжело вздохнул, отступая на шаг.
— Мне трудно в это поверить, Виржиния. Что же в таком случае удерживает его на скучной, не слишком хорошо оплачиваемой работе?
— Желание покончить с преступным прошлым?
— Глупости. Я за всю свою жизнь не видел ни одного покаявшегося грешника. Вы молоды, Виржиния, и идеалистичны, — повторил Рокпорт с грустью. — Возможно, Лайзо Маноле представляется вам благородным героем, наподобие Железного Фокса, вольного стрелка. Но мы не герои баллады. Ваш водитель — всего лишь талантливый проходимец, порченая кровь. Он жил за счет горя других людей, поймите. Это не случайная ошибка, не единственный неверный шаг. Это способ существования. Жалеть его — все равно что жалеть паразита. Вам же не придет в голову нарочно разводить блох на собаке или позволять оводу кусать вашу лошадь?
— Разумеется, нет! — я начала сердиться. — Только вот не сравнивайте мистера Маноле с какими-то насекомыми. Между прочим, я лично дважды… нет, трижды видела, как он помогал изловить опасного преступника. Сотрудничество со следствием, так это называется, да? И только благодаря мистеру Маноле я сейчас жива. Он заслонил меня от пули, не особенно надеясь выжить после этого. Это поступок мерзавца или честного человека, маркиз? Ответьте, не молчите, прошу вас, — едко добавила я. — И, в конце концов, даже Писание говорит, что нужно прощать и протягивать руку помощи тем, кто нуждается…
— Только вот не вспоминайте Писание, — маркиз поморщился и отступил в тень. — Если бы вам пришлось повидать то, что видел я, то вы бы сейчас не защищали от меня отъявленного негодяя. Люди не меняются, Виржиния, и один добродетельный поступок не значит ничего по сравнению с привычкой жить за счет других. Избавьтесь от Лайзо Маноле, пока не поздно, или это сделаю я.
Угроза, ненавязчивая, но очень-очень правдоподобная, стала последней каплей. У меня словно хрустнуло что-то внутри, ломаясь окончательно — некий барьер, граница терпения… А может, это раскололась пополам сама память, разделившись на туманно-сказочное прошлое с настоящей семьей, пансионом, вышивкой у камина — и на жестокое до предела настоящее, в котором я осталась наедине с бухгалтерскими книгами, кофейней и призрачным запахом вишневого табака.
— Нет, не сделаете! — я поднялась на ноги. «Пытки» в скользкой кожаной обложке звучно шлепнулись на паркет. — Если вы это сделаете, то можете вообще забыть дорогу в мой дом! И помолвку я расторгну в тот же день! Нет, в ту же минуту!
— Виржиния…
— И дело не в Лайзо Маноле, а в вас! В вас! Не смейте лезть в мою жизнь! Уже прошло то время, когда я просила советов… да что там просила, умоляла о них! Мне хотелось выйти на улицу и закричать — ну хоть кто-нибудь, помогите! Но все, все разбежались — и мамин родной брат, и так называемые «друзья» отца! И вы, вы даже на похороны не явились! Мы с бабушкой остались вдвоем. А вы знаете, как тяжело она болела! Последние месяцы ей даже морфий не помогал, а вы… И на ее похороны вы не приехали тоже.
Я выкричалась всласть и теперь тяжело дышала, не отводя взгляда от лица Рокпорта. Пусть бы сказал что-то, хоть словечко, оправдался бы… Но он только молча наблюдал за мною.
— Когда мне действительно нужна была помощь, вас не было рядом, маркиз, — хрипло произнесла я. — Да, да, знаю — одно ваше имя, одна новость
Я думала, что маркиз теперь точно разозлится. Станет кричать, ругаться на меня… да хотя бы нахмурится. Но он только отвел взгляд, машинальным жестом взял свои чудны е очки с книжной полки и, будто в растерянности, раскрыл и сложил дужки. Раз, другой, снова и снова.
— Я просто хочу вас уберечь, — тихо ответил он наконец. — Виржиния, поймите, я видел много страшного. Я видел, как умные, очень умные женщины, оступившись лишь раз, ломали себе жизнь. Наверное, вы не помните мисс Лору Стэнфорд, младшую дочь виконта, а я помню. Жертва даже не соблазнения — насилия, она все равно была отвергнута обществом. Отец хотел увезти ее на материк, но не успел — она повесилась в своей комнате, на собственном пояске. А ведь вина лежала не на ней, а на насильнике… Нет, Виржиния, не отворачивайтесь. Дослушайте, пожалуйста. Я могу рассказать еще много подобных историй. О дочери баронета из Вулф-энд, которая, вопреки предупреждению родителей, обвенчалась с очаровательным юношей без роду без племени — он бросил ее, как только закончились деньги из приданного, и исчез. А она осталась одна, с ребенком — не вдова и не жена. Я знаю о виконтессе, истратившей большую часть состояния на своего любовника и оставшейся потом в одиночестве перед злыми языками в Бромли; о леди из Эннекса, на которой женился охотник за приданным. А Шарлотта Шарли, та самая, что написала «Дом на высоком берегу»? Вы помните, что с нею было? Она вступила в связь со своим адвокатом. Но когда об этом стало известно общественности, тот удрал, прихватив украшения мисс Шарли и ее гонорар за последнюю книгу. Виржиния, Виржиния… — Рокпорт подошел ближе и взял меня за руку. И теперь уже стало совершенно ясно — это не у него холодные пальцы, это я горю. — Наверное, я говорю жестокие вещи, которые вам неприятно слышать. Вы злитесь, конечно. Но это все от страха… Моего страха. Я боюсь, что не сумею уберечь еще и вас. Гинни… я не хочу, чтоб даже одна твоя слезинка пролилась потому, что я недосмотрел и не уберег тебя. Если для тебя это так важно — я больше не трону твоего водителя. Но приглядывать за ним не перестану, — он провел рукой по моим волосам, и без того стоящим дыбом. — Гинни, Гинни… Как же ты повзрослела…
Горло у меня перехватило.
— Дядя… Рэйвен… Прости, пожалуйста. Я не хотела кричать. Просто…
— Просто так получилось. Я знаю, Гинни. Поплачь хоть немного. Почему ты никогда не плачешь?
Я улыбнулась в его сюртук.
— Не умею.
Домой в ту ночь я, разумеется, не поехала. Дядя Рэйвен велел приготовить для меня одну из гостевых спален на втором этаже. Окна выходили в сад. До самого утра ветер стучал в ставни тонкими ветками старых вишен, но звук этот странным образом убаюкивал. В комнате было прохладно — ее не успели как следует натопить; я сдвинула грелку к ногам, закуталась поплотней в одеяло, закрыла глаза — и открыла их только тогда, когда большие напольные часы в зале этажом ниже стали бить час пополудни.
Завтракать мне пришлось в одиночестве. Кроме выпечки, к черному кофе экономка подала аккуратно сложенную вчетверо записку. Там с детства знакомым мне почерком значилось:
Сожалею, вынужден уехать из города по срочным делам необычайной важности. В случае необходимости обращайтесь к миссис О'Дрисколл, она поможет.
Берегите себя.
После завтрака я попросила экономку вызывать кэб — и уехала домой. А уже прибыв в особняк, с удивлением обнаружила, что, оказывается, Мадлен и Георг прождали меня всю ночь. Мэдди и вовсе уже собралась брать особняк маркиза штурмом. Георг еле-еле сумел ее отговорить от того, чтобы немедленно бежать и спасать одну легкомысленную графиню.