Искусство и жизнь
Шрифт:
Я слишком поглощен собственным делом, чтобы очень уж тревожиться из-за того, что может произойти после. Могу сказать лишь одно: если даже вы не много знаете об искусстве и не слишком озабочены его судьбой, но вам все-таки тягостно думать об этой бессодержательной пустоте, то не заглушайте мысль о нем, вновь и вновь размышляйте об искусстве, бейте тревогу, пока это будущее не представится вам нестерпимым, и тогда примите решение, что вы не станете с ним мириться. Если даже вы не верите в современных художников, расчищайте дорогу для художников будущего. И тогда мы не будем видеть в вас врагов, как бы жестоко вы ни обращались с нами.
Я говорил о самой важной стороне вашей задачи. Я убеждал вас серьезно подумать о том, как сохранить то, что осталось, и восстановить то, что утрачено естественной красотой земли. С не меньшим усердием убеждаю
Но если трудно сберечь красоту земли, то эта задача намного труднее. Я не могу притворяться, будто мы способны пойти против нашего врага в прямое наступление. Все же, несомненно, можно сделать кое-что или по крайней мере заложить фундамент для чего-то нового.
Ибо искусство рождает искусство, а достойно сделанное, выполненное изделие, доставляющее наслаждение и исполнителю и потребителю, рождает желание создать еще лучшее, и поскольку механический труд не в силах создать художественное произведение, то потребность в подлинном искусстве будет означать потребность в осмысленном труде, который, продлись его существование, сумеет эту потребность должным образом удовлетворить. По крайней мере я на это надеюсь.
Кого действительно заботит искусство, тот, думается, легко со мной в этом согласится, но, говоря откровенно, такие люди лишь изредка встречаются даже в среде образованных. Следует признать, что в условиях нашей цивилизации средние классы искусству предпочитают роскошь и в своей слепоте и невежестве цепляются за нее, оскорбляя этим память о славных мужах прошлого и глумясь над ними, ибо те не были обременены нелепыми хлопотами об этой роскоши, которые мы по глупой привычке считаем необходимыми. Поверьте, мы не будем готовы принять искусство будущего, пока не очистим от всего этого наше сознание, пока не освободимся от бесполезной роскоши (иногда называемой комфортом), которая делает наши тесные дома, где задыхается искусство, более первобытными, чем крааль зулуса или снежная хижина эскимоса на востоке Гренландии.
Я глубоко убежден, что многие люди жаждут приложить свои силы на развитие этого искусства, но не решаются приняться за дело. Я уверен, есть простые люди, которые думают, что у них нет художественных способностей, но их действительно утомляет и приводит в недоумение нелепая пышность роскоши, и если не от них, то по крайней мере от их детей можем мы ждать первых усилий, которые создадут будущее искусство.
Ну пока это не станет явью, давайте хотя бы решительно примемся за разоружение псевдоискусства, а это, безусловно, одно из проклятий нашего времени, что если у людей нет ни времени, ни способности увидеть ту подлинную вещь, которую они желают, ни денег на ее покупку, то они вынуждены покупать изготовленную механически подделку под нее. Именно наша привычка к малодушию и лени питает и взращивает механический труд, содействуя его процветанию и обрекая людей на все виды духовного и физического рабства. Именно из этой глупости рождается и желание людей перехитрить торговцев, с которыми они имеют дело, и решимость торговцев (обычно успешная) перехитрить покупателей. Отсюда же — и ядовитые насмешки, которые недавно (не без основания) обрушились на британского торговца и британского рабочего — людей, как и мы с вами, честных, если мы не вынуждаем их обманывать нас и не награждаем их за это.
Если бы публика что-либо понимала в искусстве, различала бы мастерство в сделанных человеком вещах, то она не мирилась бы с поделками, и если было бы невозможно приобрести подлинно художественную вещь, то публика научилась бы обходиться без нее и не считала бы, что этим воздержанием оскорблены ее претензии на изысканность.
Простота жизни, даже совершенно неприкрашенная, вовсе не нищета, а самая основа утонченности. Что, по-вашему, более утонченно, какое из жилищ вы сочли бы более подходящим для джентльмена: дом ли с земляным полом и побеленными стенами, окруженный зеленью и цветущими лугами, с живым родником вблизи, или же грязный дворец в облаке копоти с армией служанок, всегда пытающихся прикрыть грязь так, чтобы она стала незаметной?
Итак, говорю я, если вы не научитесь любить подлинное искусство, то выучитесь по крайней мере ненавидеть и отвергать псевдоискусство. Когда я призываю вас отбрасывать убогие изделия, то это не столько потому, что
Учитесь обходиться без них. В этом — добродетель, сила, которая при правильном употреблении задушит и спрос на механический труд и предложение его, и вынудит его заниматься свойственным ему делом — производством машин.
И тогда из простоты жизни родится стремление к красоте, все еще живущее в душах людей, а мы знаем, что утолить жажду красоты может только осмысленный труд, постепенно перерастающий в труд творческий, который превратит всех «станочников» в тружеников, в художников, в людей.
Итак, я старался показать вам, как суетность современной цивилизации и деспотическая система труда, необходимая для полного развития конкурентной торговли, отняли у людей в целом — благородных и простых — глаза, умеющие различать, руки, способные творить то народное искусство, которое некогда было для мира главным его утешением и радостью. Я призвал вас воспринимать этот факт не как пустяк, а как прискорбнейшее из несчастий. Я призвал вас к исправлению этого зла, во-первых, ревностным сохранением того, что осталось, и серьезным желанием восстановить то, что утрачено красотой земли, а во-вторых, отказом от роскоши, чтобы вы могли принять, если на то способны, искусство, или же, если вы за свою короткую жизнь не научитесь понимать значение искусства, то чтобы вы могли по крайней мере жить простой, достойной человека жизнью.
И во всем, что я говорил, на чем я поистине настаивал, — это необходимость уважения к жизни Человека на Земле. Пусть прошлое останется прошлому со всем, что в нем умерло. Пусть мертвые хранят мертвых, а мы обратимся к жизни и с безграничным мужеством и надеждой, на какую только способны, не позволим, чтобы в будущем земля была безрадостной.
На что мы можем надеяться или чего опасаться в будущем? Вспомним, ведь уже в былые времена, когда искусство так почиталось, забылось многое из того, что было создано благодаря жизни человека на земле. Вероятно, из мести за такое пренебрежение искусство перешло в наши руки, чтобы мы его изувечили. Оно было передано нам, ослепленным нетерпеливой погоней за тем, что презиралось нашими предками, и за тем, что нередко открывалось нам в этой погоне и было, вероятно, всего лишь миражем.
И не все, к чему мы были слепы, было вовсе ничтожно. Более того, многое из того, что мы не видели, пустило глубокие корни в душах людей, стало неотъемлемой частью их жизни на земле и все еще вызывает наше уважение. Присоединим же это знание к другим нашим знаниям, и тогда у искусств еще сохранится будущее. Запомним это, и среди простоты жизни обратим наши взгляды на подлинную и доступную всем красоту. И хотя жизнь, возможно, ухудшится и для нашего поучения не останется ни клочка от прежнего искусства, все же в нашей среде может возникнуть новое искусство, и даже если у него будут руки ребенка, а сердце удрученного человека, оно будет в силах вместо нас донести до лучших времен символ нашего уважения к жизни Человека на Земле. Ибо мы, освобожденные от пут глупой привычки к назойливой роскоши, тогда наконец обретем глаза, чтобы видеть. И мы поведаем друг другу многое о радости окружающей нас жизни: о людях, встречающихся на улице, об их лицах, несущих печать веселья, печали и надежды и рассказывающих всю историю их жизни; о тех клочках природы, куда удается иногда вырваться и самым занятым из нас; о птицах и диких зверях и о том маленьком мире, где они обитают; даже о небе над самым городом, над нашей головой; об облаках, плывущих по небу; о том, как колышет ветер тонкие стволы деревьев; о шелесте их ветвей; обо всех вновь и вновь возникающих явлениях природы. Дорога и река близ наших домов не смогут не рассказать о том, что происходит на лоне природы, о делах людей на полях и на пустырях. А между тем мы тогда начали бы размышлять и о прошлом, когда все в природе казалось чудом людям, которые настолько преклонялись перед нею, что разные ее проявления называли человеческими именами и приписывали ей человеческие поступки. И не однажды перед нами вставала бы память о былых делах, о стремлениях тех могучих людей, чья смерть явилась началом нашей жизни, чьи печали — началом наших радостей.