Искусство наступать на швабру
Шрифт:
Похороны Великого Сыщика были просто роскошными. Если бы вы, уважаемые читатели, видели эти похороны, вам бы самим захотелось лечь в гроб среди цветов и венков, и чтобы о вас говорили такие хорошие слова.
— Какие похороны! — как раз по этому же поводу умилялась пышнотелая дама, обращаясь к своему интеллигентного вида спутнику. — Неужели вам не хотелось бы лежать рядом с Дубовым? — с чувственным придыханием вопрошала она. Убеленный сединами господин отвечал ей по-военному коротко:
— Нет! — И, машинально проведя крепкой рукой по бороде, добавил: — Я бы предпочел сейчас лежать с мадам
— Но ведь она же жива! — опешила ярко накрашенная дама.
— Вот то-то и оно! — глубокомысленно заметил господин, поправляя золотые очки. Его спутница надулась и с досады сплюнула на ближайшую могилу.
А тем временем действо набирало обороты. Прибывший лично Президент Кислоярской Республики Кирилл Аркадьевич Яйцын рассказывал публике о том, каким славным сторонником реформ был усопший — для такого не жалко было выделить и собственный катафалк.
— И даже более того, — продолжал господин Яйцын, размахивая ракеткой, — если бы Василий был бы жив, он бы на выборах голосовал бы за мою кандидатуру. Прости меня, Вася, — патетически возвысил голос Яйцын, — что не смог я тебя уберечь от злобной мести криминогенного элемента. Но у меня есть целых семь… Нет, восемь, — поправился Президент, посчитав на пальцах, — или даже девять вариантов, как навести порядок в государстве. И я прошу доверия у народа на то, чтобы их, понимаете ли, реализовать. — Произнеся эту содержательную речь, Кирилл Аркадьевич стал выдергивать у руководителя похоронного оркестра его дирижерскую палочку, но тот не отдавал. В результате борьбы Яйцыну все же удалось завладеть жезлом, но при этом он не удержался на ногах и, если бы не стоявший на стреме начальник его аппарата, то наверняка свалился бы в разверстую яму.
Лидер же Кислоярских коммунистов товарищ Зюпилов говорил то же самое, только наоборот: Василий был примерным комсомольцем, и будь он сейчас жив, то отдал бы свой голос… Ну и так далее.
Как ни странно, Надежда Чаликова, подруга Великого Детектива и, так сказать, полу-вдова, была весьма немногословна и все больше скорбно сморкалась в огромный носовой платок. Но присутствующим было, собственно, не до нее — Кислоярский бомонд не желал из-за таких мелочей упускать случая и себя показать, и на покойного (вернее, на то немногое, что от него осталось) посмотреть, и, если представится возможность, блеснуть ораторским талантом. А потому говорили много и обильно. И когда обнаружили наступление вечера, то усталые, но довольные потянулись с Матвеевского кладбища.
Солнце стремительно опускалось за сосны, и последние посетители спешили покинуть смиренное место, столь негостеприимное по ночам из-за бомжей, археологов и привидений. И потому никто уже не мог услышать глухого грохота, раздавшегося из мрачных глубин свежей могилы. Это гроб, украшенный крепом и венками, тяжело провалился еще на два метра глубже, в сырой и темный туннель. И, похоже, по чистой случайности не погреб под собой странного тщедушного человека, который, разобрав надписи на венках, тихо и злобно завыл, затопал ногами и со всей силы пнул домовину тяжелым ботинком.
— Все время ТЫ под ногами крутишься. Даже от мертвого покоя нет! — прошипел плешивый человечек и, грязно матерясь, перелез через образовавшийся завал, и вскоре тусклый свет его фонарика скрылся за поворотом подземелья.
И наконец воцарилась полная тишина. Над кладбищем взошла круглая луна, солнце мертвых, осеняя своим неживым светом мрачную
Как гласит народная поговорка, «дело было вечером, делать было нечего». За столиком перед камином в осиротевшей гостиной Великого Сыщика Василия Дубова сидели близкий друг покойного доктор Владлен Серапионыч и московская журналистка Надежда Чаликова — не то чтобы вдова, но и, конечно же, не совсем чужая Дубову женщина. Надя приехала в Кислоярск к Дубову провести отпуск и взяла с собой младшего брата, у которого шли летние каникулы, но этот приезд оказался не очень-то удачным.
— Да, Наденька, вот такие вот дела-делишки, — тяжко вздохнул Владлен Серапионыч. — Дни наши сочтены не нами. Так давайте же помянем нашего дорогого Васеньку! — Доктор налил чаю из огромного самовара и незаметно набулькал туда какой-то жидкости из склянки, которую неизменно держал во внутреннем кармане сюртука.
Надя, прилежно изображавшая искреннюю скорбь, пригубила стаканчик «Каберне».
— Я до сих пор не могу в это поверить! — тяжко вздохнула она, одергивая черное платье, которое было ей несколько великовато, так как принадлежало Софье Ивановне, хозяйке особняка, где Василий Николаевич снимал второй этаж. В этом платье Софья Ивановна в свое время носила траур по супругу — банкиру Лавантусу. C того же времени сохранился, видимо, и черный чехол, надетый на трюмо.
— Бедная Софья Ивановна! — скорбно промолвил Серапионыч. — Где она еще найдет такого замечательного жильца?
Входная дверь бесшумно отворилась, и в гостиную темной тенью вплыла заплаканная Софья Ивановна с увесистым фолиантом в руках. То была ее любимая книга «Былое и думы» — подарок Дубова на день рождения.
Тут снизу раздался мелодичный звонок. «Былое и думы» вывалились из рук вдовы.
— O Боже! — зарыдала домохозяйка. — Когда я слышу этот звонок, мне кажется, будто он… Василий Николаич… Я ему открою дверь, и он, как всегда, споткнется о порог и… и упадет мне на грудь! — Софья Ивановна без чувств упала на диван. Серапионыч с трудом поднялся из-за столика и нетвердыми шагами поплелся к дивану — возвращать домохозяйку в сей горестный мир.
Звонок повторился.
— Егор! — крикнула Надя. Из соседней комнаты вышел невысокий темноволосый подросток в джинсовых шортах и клетчатой рубашке — это и был младший брат Чаликовой. — Егор, сходи вниз, спроси, кто там и чего им надо.
— Хорошо, — и Егор побежал на первый этаж.
— Ну, Софья Ивановна, очнитесь же, — уговаривал тем временем доктор безутешную вдову. Та по-прежнему недвижно лежала на диване. Тогда Серапионыч вновь извлек свою скляночку и, пробормотав: — Придется применить радикальное средство, — поднес ее к носу Софьи Ивановны. Та немедленно открыла глаза и резво вскочила с дивана.
В этот момент дверь распахнулась, и в гостиную вошел элегантный пожилой господин в безупречном костюме, шляпе и при галстуке. Сзади Егор тащил небольшой саквояжик.
— Здравствуйте, товарищи! — бодро сказал господин хорошо поставленным голосом. — Я слыхал, будто здесь сдают мебелированные комнаты? Впрочем, я, кажется, не очень вовремя…
— Нет-нет, ну что вы! — Недомогания Софьи Ивановны как не бывало. — Добро пожаловать, дорогой гость! Только, извините, эту гостиную я не сдаю, — вновь погрустнела домохозяйка, — здесь я решила организовать мемориальный музей Василия Николаича.