Искусство обольщения
Шрифт:
– Ну…, – неопределенно протянула она, – … не знаю. Я…
– Пойдем, – не дослушал он, – я приглашаю.
Мужчина оставил деньги на столе, чтобы не дожидаться официанта, пока девушка не передумала. И, схватив ее за руку, решительно увлек за собой.
«Даже имени не спросил, – удивилась Нина, – на концерт пригласил, за кофе заплатил, как мило!»
Они протиснулись через толпу перед входом и пробрались внутрь. Нина заметила, что Максим перемигнулся с девушкой, продававшей билеты. Свободные места удалось найти не сразу, народу собралось уже прилично. Едва они устроились, концерт начался.
Максим оказался прав: это действительно было великолепно. Раствориться в чудесной музыке,
Домой отправились пешком, погрузившись в сгустившиеся теплые сумерки.
– Нас пропустили без билетов, – затронула Ниночка волнующий ее вопрос, – почему? Откуда ты знаешь эту девицу?
– Это жена одного художника, он торгует на мосту.
– А с ним как познакомился?
И Максим рассказал, что благодаря другу, который живет здесь уже лет десять, он перезнакомился со многими местными художниками.
Когда-то они учились в знаменитой Строгановке. Потом их дороги разошлись: Макс остался в Москве, Артем, так звали приятеля, уехал в Прагу.
***
Последние годы учебы Макса и Артема пришлись на начало перестройки.
Независимая художественная сфера в России складывалась и самоорганизовывалась уже давно, и дело было не в оппозиции социалистическому строю. Это был, скорее, образ жизни, ведь чтобы пробиться к публике требовалось преодолевать цензорские препоны, что вызывало общее отвращение. До перестроечной вседозволенности андеграунд существовал как бы в подполье, поскольку дерзкие выплески самолегализации всегда заканчивалась репрессиями.
Макс и Артем мотались между Ленинградом и Москвой: были завсегдатаями квартирных «антивыставок», распространяли самиздатовские книги запрещенных писателей, участвовали в спорах о девальвации художественных стилей, в акциях, пародирующих серьезные правительственные инициативы. Дряхлеющий режим уже не обнажал клыки в злобном оскале и все реже размахивал карающим мечом над головами инакомыслящих. Под натиском вырвавшейся из подполья силы рухнули последние табу, ранее наглухо защищенные барьерами цензуры.
Это было прекрасное время! Вся страна находилась в ожидании перемен. Казалось, что вот сейчас в эпоху наступившей гласности все изменится, и жизнь заискрится радужными красками под звуки официально легализированного рока.
Ощущение праздника длилось ровно до того момента, когда эпоха развитого социализма вдруг по щучьему велению трансформировалась в дикий капитализм. Государственное финансирование сократилось, крамольные темы, ранее вызывавшие интерес, постепенно исчерпали себя, тотальный рост цен диктовал условия и заставлял выживать. Одним словом, пьянящее чувство свободы сменилось сначала недоумением, потом разочарованием, а потом и вовсе перешло в отчаяние.
Наступил кризис. Народу было не до искусства.
Как только появилась возможность, Артем уехал из страны. Прокормиться ремеслом художника стало невозможно. И если раньше легко удавалось найти шабашки, расписывая стены в школах, детских садах или, других подобных учреждениях, сейчас спрос на это иссяк. И даже на работе – он трудился в цеху, где изготовляли театральные декорации – он и его коллеги частенько сидели без дела, потому что театры, переведенные на самоокупаемость, задыхались и экономили каждую копейку. В прежние времена для нового спектакля отрисовывались эскизы, делались макеты, создавались оформительские элементы, расписывался задник. Это была захватывающая работа: вдохновение, споры, ночи без сна. Теперь же мало того, что денег на декорации не хватало и приходилось перекраивать и приспосабливать то, что имелось в наличии, но и премьер почти не случалось, интерес к театру медленно угасал.
Страсти, связанные с цензурой давно улеглись, твори, что хочешь, продавай, кому пожелаешь. Только вот продавать стало некому. Среди вчерашних соратников начался разброд и шатание: кто-то пытался держаться на плаву, штампуя низкопробный ширпотреб или откровенную похабель, кто-то забросил кисти и холсты и занялся коммерцией, кто-то спился, кто-то связался с криминалом, а кто-то подался, как тогда говорили, «за бугор».
Артем отправился в Прагу к бывшему однокашнику, родители которого уже много лет трудились на благо чешско-российской дружбы на улице Юлиуса Фучика в Москве (посольство ЧР). Прекрасно говорящий по-русски Матей, всегда был в доску своим парнем. И даже после окончания учебы остался не просто закадычным приятелем, с которым когда-то нарушали безобразия и пьянствовали водку, он был соратником и единомышленником, связанный яркими воспоминаниями времен их полуподпольных тусовок.
Матейка принял старого друга очень радушно, помог с жильем и документами, пристроил каким-то заштатным работником сцены в третьеразрядный театрик, отрекомендовав, впрочем, как талантливого русского художника.
И дела пошли! В театре Артем вскоре завоевал всеобщее уважение, не без помощи Матея появились знакомые, через которых удалось продавать работы. Правда, приходилось «гнать конъюнктуру»: малевать идиллические картинки Праги для туристов. Ему категорически не нравилось тиражировать одни и те же пейзажи, но на них имелся спрос. В надежде подняться над монотонным лязгом конвейерного процесса, он обратился к галереям, методично обошел все, найденные в справочнике. Наконец, у него приняли несколько холстов с милой абстрактной мазней. Потом он предложил вниманию публики нечто, в стиле «Иррациональность приводит к новому опыту». Продолжил в том же духе и через некоторое время вдруг стал очень востребован: появились частные заказы, а вокруг, как мошки у горящей лампы, вдруг закружились агенты, почуявшие поживу. Из ниоткуда возникли клиенты среди коллекционеров, консультируя их, Артем, шаг за шагом, приобрел славу специалиста экспертного уровня.
Из театра пришлось уйти, работа очень нравилась, но на нее просто не оставалось времени. Артем оборудовал мастерскую, и погрузился в творческий процесс.
Его заметили, о нем заговорили.
Несколько бессонных ночей прошли в радостно-лихорадочном возбуждении, после обрушившегося, как ком с горы, предложения Института изобразительных искусств Саарбрюкена прочесть несколько лекций о концептуальном искусстве. Пошарив глазами по карте, Артем обнаружил город, о котором никогда раньше слыхом не слыхивал, на границе Франции и Германии. Его удивлению не было предела, естественно, он согласился. И, хотя пришлось воспользоваться услугами переводчика, и это был первый опыт публичного выступления подобного рода, все прошло замечательно. Следующий раз так далеко ехать не пришлось: им заинтересовался Пльзеньский Западно-чешский институт. После столь удачного дебюта на новом поприще, пришла уверенность в собственных силах, и новые приглашения перестали быть поводом для бессонных ночей. А когда его отрекомендовали студентам Высшей школы прикладного искусства в Праге как представителя постмодернистского направления в живописи, стало окончательно понятно, что, как художник, он состоялся.