Искусство острова Пасхи
Шрифт:
Вынести какое-нибудь суждение о пещере Энрике было не так легко, как о тайнике Ласаро, где останки и скульптуры лежали практически нетронутыми; Здесь пол был подметен, как и в пещере Атана, черепа и каменные изделия недавно перемещали, камышовые циновки и сено были совсем свежие. Скульптуры, среди которых многие производили впечатление старых, можно было доставить сюда, не боясь повредить. Сено и циновки могли принести сюда, готовясь к нашему визиту, они не успели пострадать от капающей со свода воды. В то же время, хотя мы не увидели археологических признаков долгого хранения, это еще не означало, что скульптуры не аутентичны и что коллекция не поддерживается всегда в таком состоянии. А может быть, Энрике, несмотря на все уверения в обратном, сделал то, что предлагала нам сделать жена Эстевана, не желая открывать секрет своей пещеры: перенес вещи из подлинного тайника в другую пещеру и разложил их так, как этого требовала местная традиция, или по своему усмотрению.
Стоит особо остановиться на мотивах некоторых скульптур. Как говорилось выше, отряд капитана Кука приобрел в 1774 году на острове
В целом мы вынесли такое впечатление: хотя в пещере Энрике несомненно были скульптуры, изготовленные за несколько десятков лет до нашего прибытия на остров, а то и раньше, не исключено, что он и его братья принесли в эту пещеру предметы из другого родового тайника, местоположение которого не захотели нам открывать. Вероятно, аутентичная коллекция была пополнена недавно вырезанными вещами. Нам предстояло еще не раз убедиться, что пещерный тайник сам по себе ценился владельцем куда больше, чем хранимое в нем мобильное имущество. Ведь каменные изделия можно в крайнем случае повторить для потомства, а секрет пещеры перестает быть секретом, как только посторонние узнают, где вход.
Закрытая пещера Андреса (Хуана) Хаоа внутри острова
Энрике Теао первым заговорил о тайных культовых предметах, будто бы отличающихся от того, что нам уже показывали. По собственному почину он рассказал, что его родственник Эстеван Иту, теперь находящийся в Чили, будто бы унаследовал от бабки большую пещеру, где, в частности, хранились «широкие бутылки». Энрике изобразил руками нечто круглое, и на вопрос, как эти предметы называются на рапануйском диалекте, ответил: «Ипу маенго». Ипу — общеполинезийское наименование известной здесь до прихода европейцев бутылочной тыквы, словом маенго пасхальцы обозначают керамику, в других полинезийских диалектах нет лексического эквивалента. Местные старики утверждают, что в далеком прошлом на Пасхе знали маенго. И ведь Беренс (1722, с. 135) больше двухсот лет назад записал, что туземцы готовят пищу в глиняной посуде, подобно европейцам. Во время наших раскопок керамические черепки не встречались, однако (Heyerdahl, 1961, р. 451–452) губернатор острова, Арнальдо Курти, не раз находил в почве около своей резиденции в Матавери черепки толстой, нелощеной, налепной посуды вместе с каменными топорами. Один образец, приобретенный экспедицией, был передан в Смитсонов институт в Вашингтоне, и эксперты определили, что способ лепки неевропейский, более того, и материал не такой, каким обычно пользовались европейцы (там же). После убитого Дютру-Борнье в Матавери, где обнаружены черепки, жили губернаторы острова. А в прошлом здесь обитали пасхальцы и происходили важные весенние празднества.
Прослышав, что мы ищем такие образцы, в лагерь однажды пришел пасхалец Андрес Хаоа, с которым никто из нас прежде не сталкивался. К нашему удивлению, он принес тонкий черепок красной посуды ручной лепки, явно неевропейского происхождения. Тогда нам не пришло в голову, что черепок мог быть взят из пещеры, и мы стали допытываться, где Андрес Хаоа его нашел, обещая дополнительное вознаграждение. А он взял да отвел нас к Аху Тепеу, где, как потом выяснилось, один его приятель разбросал маленькие осколки, чтобы мы поверили Андресу, что они были найдены здесь. Но мы были предупреждены, и обман раскрылся. У этих осколков был свежий излом, и они точно совмещались с уже полученным нами большим черепком. Выходило, что у Андреса были еще черепки, однако он от досады, что его разоблачили, отказался говорить, где взял их на самом деле.
А вскоре тот же Андрес неожиданно явился к патеру Энглерту и торжествующе показал три целых сосуда, говоря, что члены экспедиции их не увидят, потому что назвали его лжецом. Энглерт знал все закоулки маленьких деревенских жилищ и утверждал, что в доме Андреса эти сосуды не хранились. Тем временем они снова исчезли неведомо куда.
Все это происходило в начале нашего пребывания, когда пасхальцы еще не открыли нам секрет пещерных тайников. После того как мы побывали в пещерах Атана и Ласаро и когда уже намечался визит в тайник Энрике, я услышал от Атана Атана, будто он давно подозревал, что у его родственника Андреса Хаоа тоже есть пещера, и теперь это подозрение подтвердилось. Он посоветовал мне восстановить дружбу с Андресом, которого я поставил в трудное положение, допытываясь, откуда черепки, — ведь они были взяты из пещерного тайника. Я послал Андресу подарок и попросил передать ему от моего имени дружеские слова; как потом говорил Атан, Андрес даже прослезился от радости, что холодной войне пришел конец.
В ночь на 22 марта, когда Энрике, как уже говорилось выше, на перекрестке дорог вручил мне «ключ» от своей пещеры, я как раз направлялся на встречу с Андресом Хаоа в доме Атана Атана. Андрес снова принялся объяснять, мне, что я сам, по сути, вынудил его отвести нас к Аху Тепеу, чтобы отвлечь внимание от родовой пещеры, где на самом деле хранились его ипу маенго (Heyerdahl, 1958, ch. 9). Теперь он готов показать мне тайник, но начальником над пещерой считается его младший брат Хуан Хаоа, которому отец передал «ключ», а Хуан не отдает «ключ», хочет, чтобы я пришел к нему в дом. И в ту же ночь в уединенной лачуге Хуана Хаоа состоялась драматическая встреча. Хуан не работал на раскопках, и прежде я не встречался с ним. Еще не было сказано ни слова о пещере, а он, человек явно замкнутый и недружелюбный, уже весь ощетинился и не обращал внимания на несмелые попытки Андреса и Атана убедить его, что у гостя тоже есть мака. Все время рядом с ним молча стоял коренастый пасхалец средних лет по имени Хуан Нахоэ. Он выполнял для рода Хаоа роль туму и выступал, по местному обычаю, судьей и посредником в семейных делах братьев. Атмосфера была враждебная, напряженная, Хуан постепенно взвинчивал себя, как это делают шаманы, до состояния невменяемости. На его друзей слова и жесты Хуана производили сильное впечатление, я же чувствовал себя очень неловко. Развернувшаяся между нами словесная дуэль кончилась тем, что мне было предложено показать свою ману. Хуан Хаоа ненадолго вышел из комнаты и вернулся, держа в руках легкий, плоский сверток и тяжелую корзину, и то и другое из камыша тоторы. Мне было сказано, что я получу «ключ», но сперва, если и впрямь обладаю маной, я должен угадать содержимое плоского свертка. Решив, что в нем лежит какое-нибудь пасхальское изделие из перьев, я нерешительно пробормотал фразу, в которой упоминалось испанское «слово плюма, то есть «перо». Со свирепым лицом Хуан развернул сверток и показал тетрадь, страницы которой были заполнены знаками ронго-ронго и текстами в латинском написании. Счастливое совпадение спасло мой престиж: у испанского слова «перо» несколько значений, пером, в частности, пишут, и мне удалось убедить злобного противника, что мой аку-аку подсказал мне верное слово. Ночная встреча кончилась тем, что Хуан вручил мне и тетрадь ронго-ронго, и «ключ» от пещеры своего брата Андреса; и в этом случае роль ключа играл тяжелый каменный череп (К-Т 1855; фото 198 d). Тетрадь ронго-ронго напоминала ту, которую я видел и фотографировал у Эстевана Атана, однако в ней были другие предания и записи, а также этнографические и лингвистические сведения, представляющие научную ценность. Материал этот опубликован и рассмотрел в другом месте (Heyerdahl and Ferdon, 1965, p. 359–459; статьи Хейердала, Кнорозова, Федоровой, Кондратова и Бартеля).
Хуан Хаоа явно слыл человеком, наделенным сверхъестественными качествами. Присутствующие титуловали его брухо, то есть «колдун». Свой дом и окружающий участок он называл «домом аку-аку». О живущей по соседству тетке своей жены (это была старуха Виктория Атан, она же Таху-таху) он говорил как о могущественном аку-аку, наделяющем его маной. Показав на слова в тетради, написанные поблекшими чернилами другого цвета, он заявил, что они представляют собой аку-аку тетради. Вот эти слова: «Кокава аро, кокава туа, те игоа о те акуаку, эруа».
Хуан Хаоа объяснил, что это «старые слова», их трудно перевести, а смысл-де такой: «Когда износится и спереди и сзади, сделай новую». Кондратов (1965, с. 407) позднее заметил, что Ко Кава Аро и Ко Кава Туа, согласно приведенному у Энглерта (1948, с. 169) перечню имен аку-аку, которые еще помнят на Пасхе, — два аку-аку, будто бы обитающие вместе в районе Рааи. Так что возможно, у этой фразы, которую Хуан Хаоа считал аку-аку, двойной смысл.
После того как были налажены дружеские отношения, нам полагалось всем произносить вслух слово такапу; подразумевалось, что оно приносит удачу и ману. Пасхальское слово такапу обычно переводится в литературе как «ритуальная земляная печь», однако оно само по себе выполняет магическую функцию и к земляной печи имеет отношение лишь в том случае, если ему предшествует слово уму; так, перед входом в пещеру Атана была устроена уму такапу.
Очевидно, под влиянием христианских ритуалов Хуан Хаоа налил нам какое-то красное вино и объяснил, что теперь мы все братья и должны глотнуть кровь друг друга. В разговоре выяснилось, что у братьев Хаоа есть еще одна пещера, а распоряжается ею Туму (Хуан Нахоэ).
На другой день на макушке круглого холма, возвышающегося над нашим лагерем в Анакене, состоялась причудливая церемония. Здесь собрались все те, кто присутствовал на ночной встрече. Хуан Хаоа встал на расчищенный экспедиционными археологами очаг и, держа тетрадь в одной руке и взмахивая другой, произнес вполголоса на рапануйском диалекте речь, обращенную к незримой аудитории где-то в пространстве над голой равниной и морем. В подтверждение нашей дружбы я получил вырезанную самим Хуаном Хаоа из дерева великолепную меч-рыбу, после чего мы оба прочли вслух якобы магическую фразу из его тетради. Завершилось все обильным угощением в экспедиционной столовой. Хуан Хаоа попросил подарить ему настольный норвежский флажок на серебряном флагштоке и миниатюрную модель плота «Кон-Тики» в пластиковом футляре, чтобы положить их в пещеру Андреса, когда будет вынесено хранящееся там имущество.